Командировка в мир "Иной"
Шрифт:
Слуги сориентировались и мигом принесли второе. Заодно десерт захватили. Мало ли какие сюрпризы жаркое из кроликов преподнесет: на лапки встанет и ускачет, заговорит неожиданно, а то и того хуже — само на гостей нападет и ими полакомится.
Помятуя о первом блюде, ко второму все подошли настороженно. Присматривались, принюхивались, обсуждали цвет, состав. Некоторые поговорить с едой пытались. Слава Богу и местной Эльге, жаркое им не ответило. Иначе голодные земо меня бы на бутерброды пустили!
Я потянулась к поданному десерту и получила тычок локтем в бок. С удивлением обнаружила
— Насколько я понимаю, над супом ты поработала? — прошептал брат.
— Случайно, — созналась я. — А в приготовлении десерта ты принял участие?
— Случайно, — не стал отрицать Профессор. — Мне место для эксперимента потребовалось. Кухня лучше всего подошла, но поварята косоглазые, мои порошки вместо муки использовали, когда пирожные месили! Я не очень уверен в съедобности сладостей, — скривился парень.
— Угу, — я задумалась. Сложный выбор: опять попытаться проявить геройство или плюнуть и предоставить несчастному случаю собрать свою жатву. — А почему кухня? — я ощутила некоторую недоговоренность со стороны Профессора.
— Так лаборатория взорвалась! — отрапортовал братец. Его виноватая физиономия не оставляла сомнений в причастности мальчишки к внезапной гибели недвижимости кешиара.
— И сколько у нас есть времени? — до того, как Карсимус озвереет и выкинет нас за шкирку из замка. Он, конечно, хороший земо и терпения у него много, но всему рано или поздно наступает предел. Бесконечно играть даже на железных нервах нельзя.
— Думаю, маги только к утру из-под завала выберутся. Если от веревок избавиться сумеют…
Веревок. Получается, лабораторию он захватил силой. Ничего удивительного нет. Взрослые серьезные дяди и тети увидели светловолосого мальчугана и послали его. В песочницу куличики лепить, а он взял и устроил песочницу прямо у них в лаборатории, обидевшись. Невнимательные оборотни за куличики сошли.
Я вздохнула. Хотела уточнить свои предположения, но осеклась. За столом царила мертвая тишина. Хозяева, гости и слуги успели угоститься лакомством. Кто-то лежал лицом в блюдце, кто-то клубком на стуле свернулся, некоторые на полу распластались. Когда прошел шок, я поняла, что коса смерти прошлась в сантиметре от их шеи — они просто спали. И, наверное, проснутся… Завтра…
Профессор проверил пульс ближайшего земо и с облегчением выдохнул.
— Уф, поварята эту приторную гадость из ирмовой муки испекли, а я думал, что из хемовой соли, но тогда куда соль подевалась? — парень по привычке сдвинул шляпу на затылок. Я заметила, что он всегда так делал, когда глубоко задумывался.
Вместо ответа на вопрос я встала со стула и начала обход стола. Собранные пирожные-улики я сбросила в кастрюлю с бурдой для хрюшек, которую слуги оставили под вспомогательным столом в зале приемов. Хорошенько размешала и накрыла крышкой. Блюдца, ложки и испачканные в креме салфетки сложила в одну кучу и попросила Профессора телепортировать их туда, где ни одна живая душа не догадается их искать. Обыскала явные и тайные карманы гостей, выудила документы и отдала их брату, сопроводив просьбой прочитать. Послы и так собирались нам все рассказать, поэтому ничего страшного не случится, если мы проявим инициативу и сами ознакомимся с основными целями их визита.
Парень молча пробежался по документу, присвистнул и зашелся в громогласном хохоте. Минуть пять я не могла от него ни слова добиться. Лишь всхлипы, бормотание и мычание.
— Ты только послушай, что они пишут! — воскликнул Профессор, когда смог взять себя в руки. — Ничего бредовее в жизни на глаза не попадалось! Итак… О погубленном саде и буйных овцах. Не далее как три года назад мы, кешими Долины Солнечных Ветров, по настоятельной рекомендации друга нашего и вашего — Лусуруса Каговэ приобрели для услады глаз своих и тела стадо бурунийских овец. Эти прекрасные животные обещали быть прекрасным дополнением к моему чудесному саду, выращенному мною же и оберегаемому мною же денно и нощно…
— Никита Михалков этому деятелю словесного искусства в подметки не годиться, — пробормотала я и продолжила слушать.
— И сначала все было прекрасно! Услаждал я глаза свои и тело…
— Тпру-у, — перебила я брата. — Если там про тело подробно написано, то пропусти, пожалуйста.
Страшно представить, что оборотень с бедными животными делал! Мне их заранее жалко. Изверга надо гринписовцам сдать. Вместе с этим письмом. Уж они-то найдут на него управу.
Профессор послушно перелистнул. Две страницы!
— Так вот: плодились овечки мои и размножались на радость мне и другим жителям долины, — о, Господи, полная Долина извращенцев с круговой порукой! — Условия у них были вольготные. Ни в чем они не знали нужды: ели из кормушек серебрянных, пили из поилок бронзовых. В жаркие дни их слуги опахалом обмахивали, в холодные ночи им одеяла теплые выдавали, а в самые холодные — я сам их согревал. Теплом тела своего…
Да что же это такое делается! Ни днем, ни ночью, ни в зной им покоя не было. Конкретный у мужика сдвиг по фазе случился!
— Но вот однажды проснулся я и ужаснулся. Ибо лежали они все, овечки мои, околевшие под окнами моими. Но не последний это был удар в тот кошмарный день. Отправился я по саду прогуляться, сердце свое плачущее успокоить и увидел, что нет больше моего сада. Вытоптали и выгрызли его сокровища мои кудрявенькие, а потом сами от обжорства и померли.
Неужели мы добрались хэппиэнда данной истории?! Животные точно в Рай попали, как мученики при жизни! И встретили их с сочувствием и пониманием, а также складом двустволок и предложением отомстить. Я бы согласилась, но раз оборотень жив, то они оказались более милосердными.
— А виноват в этом никто иной, как друг мой и ваш Лусурус Каговэ. Он гостил у меня в ту неделю и все овечек нахваливал. Ходил вокруг них. То к одной присматривался, то к другой. Думал я, он мою страсть разделяет, а он пакость замышлял. Сломал темной ночкой задвижку и выпустил их погулять…
Слава Эльге, умный и нормальной ориентации мужик нашелся! Памятник ему надо поставить. Два! Один из гранита, второй из бронзы отлить и перед тюрьмой, куда этого извращенца посадят, поставить напоминанием об истинном благородстве и искренних душевных порывах.