Командировка
Шрифт:
Она не пускала меня в свою жизнь, в свое прошлое- и это бы полбеды. Точно так же Наталья совершенно не интересовалась и моим существованием на белом свете. Она знала, где я работаю, и то потому, что я сам сказал, а больше ничего. Кто я, где мои родители, почему живу один в двухкомнатной квартире- ни одного подобного вопроса. Думаю, что если бы она не прочитала в медицинской карточке, как меня зовут, то и этого бы не спросила. Зачем ей. Прошло столько времени, а я все не мог сообразить - умна ли она, хороший ли специалист, вообще, что она такое.
Но мы же люди - не звери.
Однажды она вдруг спросила:
– Витя, а тебе очень больно было, когда делали операцию? (Два года назад мне удалили камень из почки.)
Я возликовал как мальчишка. Думает обо мне, думает.
Сказал веско:
– Не твое дело, - ее голосом.
Хохотали, целовались.
В другой раз:
– Витя, давай я тебе постираю, - это со странным прищуром, почти умоляюще.
– Мужу своему стирай.
– Он в командировке.
– Вернется, постираешь...
– Ты меня к нему ревнуешь?
Я взорвался:
– Дура ты, Натка, полная дура! А еще врач. Диплом, наверное, фальшивый? Как же ты думаешь? Ревную ли? Нет, рад. Рад, что у тебя муж, что были любовники. Много у тебя было любовников, дорогая? Десять, сто? Судя по всему - хватало.
Не обиделась ничуть, на мгновение задумалась, отвернулась, сказала негромко:
– Нервы у тебя, Витя.
– У меня - нервы?
– Видимо. Хочешь, я выпишу кое-что и сама буду колоть?
Смотрела серьезно и с нежной жалостью.
– Вот что, Наталья Олеговна, не пора ли вам домой? Нет? В любой момент муж позвонит, умирающие больные. Ты всегда должна быть на посту. А мне твою чушь слушать невыносимо.
Меня начала утомлять ее податливая агрессивность, пугало дремотное марево, которое все плотнее окутывало нас обоих.
И все еще я не понимал, что она полоумная, моя любимая.
– Почему мы никуда не ходим с тобой, Тала?
– А куда?
– Куда люди ходят. В театр, в кино.
Не скажу, чтобы я был любителем зрелищ, как раз к тому времени мне не то что театры, а и люди малость прискучили. Остались книги и радость свободного одиночества. Оглядываясь назад, я с ужасом видел, что ничего не вернешь, ничего. И замены тому, что было, нет.
Наталья, однако, намотала на ус замечание о театре и вскоре спроворила билеты на Таганку. Видимо, были у нее знакомые рангом покрупнее меня.
Сходили в театр. Я пил в буфете несвежее пиво и зевал в зале. Наталья скучала рядом.
– Смотри, правда, здорово?
– заискивающе подбадривала она меня.
– Да, - вторил я.
– Талантливо, тонко, современно. Еще много там действий, загляни в программу?
– Еще одно.
У меня дома нам было лучше. Не так хорошо, как вначале, но все-таки.
– Наташа, посмотри телевизор, а я поработаю.
– Ладно.
Я горбился над своими листами, над уродливыми своими закорючками, кусал карандаш и не мог никак сосредоточиться. Я представлял, как она сидит в соседней комнате на тахте, поджав под себя длинные ноги, и безмятежно пялигся на мерцающий экран. Что за зверек поселился в моей квартире. Надолго ли?
– Талочка, расскажи какой-нибудь случай из практики.
– Представляешь, прихожу вчера по вызову к больному - пожилой человек, по профессии музыкант, - в карточку заглянула, а у него рак, ну, может, месяца три ему осталось Дома его жена и взрослая дочь. Я, конечно, делаю вид, что выслушиваю его, глаза прячу - трудно же это, Витя. Давление измерила.
Суечусь как можно правдоподобнее. И вдруг он спрашивает: вы знаете, доктор, что мне несколько недель всего жить? Весело так, с улыбкой натуральной. Я растерялась, смотрю на жену, на дочь. Они улыбаются обе. "Шутит он, Наталья Олеговна, у него такие шутки дурацкие".
– "Нельзя так шутить, больной. Долго ли беду накликать".
– "Накликать? Смотри-ка какие слова еще помнят наши современницы. Да полно вам меня дурить, девушка. Рак у меня, вы же знаете. Крестец. Четвертая стадия. Правильно? Я вас вызвал, чтобы вы вон Машеньке больничный дали. Ей нужно.
Очень нужно, поверьте. Дадите?" - "Дам". Выписала я его дочке больничный по уходу и бегом оттуда.
– Веселая история.
– А еще...
– Хватит, хватит. Ты как разойдешься, тебя не остановишь.
На нее действительно иногда накатывали припадки болтовни, иначе не назовешь. Точно какой-то рубильник в ней включался. Вдруг начинала говорить, говорить, говорить - уцепится за какую-нибудь тему и затрещит без остановки. Никогда не умел дослушать ее до конца. Грубо одергивал. Она всегда послушно умолкала на полуслове.
В один из дней мы договорились вместе поужинать в "Праге", а потом сходить в кино или просто погулять. Наташа обещала зайти ко мне около семи.
Жду - семь, восемь, в девятом часу телефонный звонок.
– Витя, ты дома?
– Ты откуда звонишь?
– Я у подруги, у Люды. Так получилось, мы давно не виделись. А тебя я не могла предупредить - телефон не отвечал.
– И долго ты у нее пробудешь?
– Если можно, я у нее переночую?
– Можно. А почему нельзя. Ночуй.
– Ты не сердишься, Витя?
– Я рад за тебя! Встреча с подругой! Это какое везенье надо иметь.
– Ты меня любишь, Витя?
– Не то слово.
– Можно я еще попозже позвоню?
– Жду, любимая!
Повесив трубку, я тут же отключил телефон и вздохнул с облегчением. Я вздохнул полной грудью и станцевал по комнате дикий индейский танец. Чего-то мне последнее время сильно хотелось, чего-то не хватало, и в эту секунду я понял - чего. Было так, точно я много дней тащил в гору ненужный мне груз, и вдруг какой-то добрый человек одним ударом скинул его с моей спины, и груз с грохотом покатился вниз, сшибая камни и давя кустарник. А я сверху следил за его падением. Упоительное чувство. Точка. Тушите свечи, граждане официанты, - бал окончен. Я давно хотел освободиться, прийти в себя, вернуться в себя, не мог дальше жить скованным по рукам и ногам, с петлей на шее, которую теребила нежными наманикюреннымн пальчиками участковый врач Наталья Олеговна Кириллова. Пропади она пропадом.