Комбат в западне

Воронин Андрей Николаевич

С Жаком Бабеком Борис Рублев встретился на работах. Опять пришлось узникам загораживать какой-то тоннель. Эту затею для своих подопечных придумал Вадим Семенович Чурбаков.

Он надел резиновые сапоги, обошел свои владения, постоянно сверяя свои маршруты с самодельной картой-планом, на которой были отмечены проверенные коридоры, разминированные ходы, и на которых черными крестиками были обозначены те места, куда соваться не безопасно. Вот один из коридоров Вадим Семенович и решил заложить каменными плитами. Естественно, зачем заставлять работать

охранников? Есть же дешевая рабочая сила, есть рабы. Их и привлек к труду Чурбаков.

Борис Рублев не знал, утро сейчас, вечер. Ведь под землей время идет совсем по-иному.

Один из охранников — тот, который носил кличку Борода, прошел вдоль клеток, стуча металлическим прутом по решеткам:

— Эй, козлы-бизнесмены, подъем! Сейчас пойдем работать.

Из одной клетки раздался тихий вздох и затем визгливый голос воскликнул:

— А пожрать? Мы хотим есть!

— Ах, ты хочешь есть, ублюдок! — сказал Борода. — А умыться перед едой не желаешь?

Умывание — это была одна из самых страшных и гнусных пыток. Вернее, даже не пытка, это было развлечение для охранников. Тут же был размотан пожарный рукав, включен компрессор и вода по рукаву брызнула в клетку. Борода держал ствол, направляя сильную струю на нарушителя спокойствия.

— Ну-ну, ублюдок, помойся. Грязный ты, воняешь, уже завшивел, поди? Почти месяц здесь сидишь, а мылся всего лишь раза два. Так что давай, давай.

Узник корчился, забившись в угол, вернее, в угол клетки его загнала тугая сильная струя ледяной воды, ледяной и соленой. Ведь когда затапливали штольни подземного завода, то затапливали их морской водой.

Заключенный корчился, уцепившись руками в ржавые прутья решетки.

— Ну как, нормально? — спрашивал Борода, громко и бесстыже гогоча.

А затем для развлечения он принялся окатывать ледяной водой и всех остальных узников.

— Эй, кончай, — подошел к Бороде Свиридов. — Хватит. А то простынут, подохнут и ничего из них не выжмешь. Ты же лечить не будешь?

— Не буду, не умею, — сказал Борода. — Хотя пару способов знаю.

— И какие же это способы?

— Да зеленкой будем мазать. Ничего, не простынут, Павел, — сказал Борода. — Сейчас пойдут тягать камни, разогреются, аж пар будет идти. А этого новенького выводить на работу?

— Конечно выводи, здоровый, бугай, — сказал о Комбате Свиридов. — Он один может заложить тоннель.

— Так он же в наручниках и кандалах.

— Ну, кандалы мы ему снимем, а вот наручники пусть будут.

Узников вывели. Комбат приблизился к обтрепанному грязному Бабеку, который еще некоторое время назад выглядел представительным и респектабельным.

Правда, все остальные совсем недавно выглядели тоже представительными, а сейчас все напоминали бомжей, живущих в канализационных люках. Грязная порванная одежда, черные руки, небритые лица, всклокоченные слипшиеся волосы, щетина, затравленные испуганные взгляды — в общем, от былого величия не осталось и следа.

Комбат, глядя на своих

товарищей по несчастью, подумал:

«Как все-таки быстро обстоятельства меняют человека! А еще совсем недавно они чувствовали себя хозяевами жизни. А сейчас мы все дерьмо, мусор, половая тряпка, грязная, из которой Чурбаков пытается выжать последние капли воды, вернее, последние капли денег».

— Ну что, друзья, поработаем? — появился перед узниками Вадим Семенович.

Он курил длинную тонкую сигарету, поблескивали стекла очков, шляпа была надвинута почти на глаза.

В руке Вадим Семенович держал пластиковый стакан с горячим ароматным кофе. Запах кофе будоражил и возбуждал аппетит.

— Хорошее я придумал занятие? — негромко принялся рассуждать Чурбаков. — Вот вы все были богатыми, грабили народ. Грабили русский народ, правду я говорю?

— Правду, правду, — послышались голоса узников.

Они уже знали, на все вопросы надо отвечать. А если ответ не последует, это будет расценено как саботаж, как сопротивление, и к несговорчивому будут применены соответствующие меры, то есть его будут бить, обливать холодной водой, а самое главное, не дадут хлеба.

Хлеб здесь, в подземных лагерях, был на вес золота.

За кусок хлеба здесь можно было отдать сто долларов, двести, а иногда даже тысячу. Если человека не кормить неделю, то за кусок хлеба он отдаст все — золото, драгоценности, машину, квартиру, дачу, даже если эта дача или особняк находятся где-нибудь на Кипре, Канарах или Мальте. В общем, кусок хлеба был в цене.

— Говорите, я придумал правильно? — рассуждал Чурбаков, затягиваясь сигаретой. — И я думаю, что действия мои верны. Знаете лозунг «Грабь награбленное»? Вот я и граблю, вот вам и отливаются горькими слезами наворованные у народа денежки.

Бабек бы мрачен. Он стоял, опустив голову, его толстые губы шевелились, посылая беззвучные проклятия на голову бывшего генерал-лейтенанта Чурбакова. Комбат стоял рядом с Бабеком. Он специально стал в шаге от него.

— Послушай, — прошептал Комбат, — я здесь от Бахрушина. Надеюсь, вы знаете этого человека? Он послал меня найти вас.

Глаза Жака Бабека вспыхнули, руки дернулись. Он предполагал услышать все что угодно, но подобного явно не ожидал.

— От Бахрушина? — прошептал француз.

— Да, от него. Не паникуй, все будет хорошо. Как-нибудь выберемся.

— Да, да… — забормотал Жак Бабек.

Это не ускользнуло от цепкого взгляда Вадима Семеновича Чурбакова.

— О чем разговорчики в строю, господа бизнесмены?

А, это новенький?

— Так точно, — крикнул Комбат.

— Вот, Рублев, ты уже начал играть по нашим правилам. Еще пару-тройку дней и я займусь тобой основательно.

— Так точно!

— Вот и хорошо.

Словно букашка была на месте Бориса Рублева, а не человек — таким тоном бросил фразу Чурбаков. А затем на каблуках развернулся и медленно направился в комнату, где был накрыт стол, где стоял телефон.