Комбат. Смертельная битва
Шрифт:
– А у вас нет точно таких же, но достойного качества? – спокойно поинтересовался мужчина.
– У меня весь товар отличного качества! Я не знаю, что у вас на тряпке, может, ацетон, – возразил продавец, но уверенность в его голосе отсутствовала напрочь.
Мужчина двинулся по рядам. После еще нескольких безуспешных попыток он все же нашел требуемое. Правда, выглядели босоножки неказисто, были скромного мышиного цвета, зато не оставили на своеобразном тестере никаких следов.
– Совсем обнаглели! Чего они хотят за такие деньги! – буркнул первый торговец, стоило мужчине отойти.
– Действительно, Гуччи им подавай! – поддержала соседка.
Хотя они прекрасно знали, что за время путешествия босоножек из китайских или турецких кустарных фабрик их цена возрастает многократно. Получалось, как в известной детской сказке, только с мрачным финалом: этому дала, этому дала, этому дала, а за все расплачивается покупатель.
И люди удивительно покорно смирились с тем, что к торговой системе ненасытными пиявками прилепились бандиты, чиновники, менты, какие-то мутные посредники. Они брали деньги только за факт своего существования, потому что у государства не было сил или желания избавиться от этого мусора, расчистить дорогу для нормальной цивилизованной торговли. Если разобраться, копировалась советская система, тоже благоволившая нахлебникам, только в современной России этих нахлебников стало неизмеримо больше. И уписывали они оказавшийся рядом кусок пирога за обе щеки.
Около продавцов возникла женщина. Она держала в руках две объемистые сумки.
– Рита, мне минералки и бутерброд с колбаской, – сказал мужчина.
– А мне чаю и тоже бутерброд, только с сыром, – произнесла женщина.
Рита открыла сумки. В одной находились два термоса и пластиковые бутылки, во второй – аккуратные пакетики с едой. Продавцы тут же принялись за немудреный перекус, так сказать не отходя от рабочего места. Они старались не думать о том, что, по утверждениям медиков, такая еда провоцирует развитие кучи разных заболеваний. Им надо было караулить покупателей, зарабатывая на хлеб насущный.
Чекушка могла обеспечить не только хлебом, но и зрелищами. Эти зрелища были иллюзорными, возникающими в задурманенном мозгу человека. Достаточно было знать, кто и где продает «дурь». Тут же наркоторговец подавал условный знак, и было очень трудно с первого раза вычислить, к кому он обращен. Знаки говорили о том, что именно и в каком количестве заказал человек. После расчета клиент вместе с наркоторговцем отправлялся в укромное место. А вскоре рядом с ними возникал третий человек, который и приносил заказанную дозу травки, колес или героина. Если бы его схватили за руку, борцам с наркотиками было бы крайне сложно доказать участие молодого человека в торговле «дурью». Любой адвокат убедил бы наш суд, что у него имелась доза, предназначенная для личного потребления. Поскольку место было укромным и до малейших нюансов изученным преступниками, было практически невозможно добыть свидетельства передачи отравы.
Между прочим, укромных мест на Чекушке хватало, хотя, казалось бы, везде сновали люди. В другом таком месте вспыхнула драка. Хотя нет, дракой это было сложно назвать. Четверо избивали двоих, умело, хладнокровно и доходчиво.
Рынок давно и конкретно поделили между собой лихие ребята. Официальное руководство Чекушки об этом знало, но терпело, хотя сил избавиться от местных уголовников хватило бы с лихвой. Но тогда бы людям Аязова пришлось иметь дело с преступным миром города. Как же, замахнулись на святое! Испокон веков на Руси любые торжища кормили уголовников, и не выходцу из южных краев менять эту древнюю традицию. Поэтому хозяин рынка лишь удерживал криминал в строгих рамках, не позволяя ему влиять на торговые дела.
Хотя все, кому положено, знали о разделе Чекушки, отдельные личности норовили обтяпать тут свои грязные делишки и по-быстрому смотаться. Некоторым везло, других вычисляли и навсегда отбивали охоту запускать свою загребущую лапу в чужие закрома.
В избиении особенно усердствовал среднего роста, крепко сбитый парень. Еще бы! Его потревожили в самый пикантный момент, когда он взгромоздился на проститутку. Весь кайф обломали!
В одном из зданий Чекушки несколько комнат занимали жрицы любви. Их услугами пользовались исключительно сотрудники рынка, преимущественно мелкие бизнесмены, хозяева ларьков и торговых мест. Братки тоже имели девочек, но предпочитали делать это на халяву. Такая халява как раз выпала молодому человеку, и – надо же – именно в этот момент его сдернули на разборки. Обозленный на залетных уродов, он остервенело пинал ногами распростертых на земле людей. Один из залетных еще пытался свернуться клубком, прикрыть руками лицо и голову, а второй лежал без движения.
– Хорош, Сема, – один из приятелей ухватил молодого человека за руку. – Проучили гадов – и хватит. На фига нам тяжкие телесные?
Любитель клубнички на прощание лягнул близлежащее к нему тело, и все четверо степенно удалились.
В это время к административному зданию рынка подкатил «роллс-ройс». Машина была новенькая, что называется, с иголочки. Аязов купил ее всего неделю тому назад. Именно тогда ему рассказали такой анекдот: «Почему новые русские предпочитают ездить на «бентли», а не на «роллс-ройсах»? Потому что «бент-ли» проще выговорить». А Владимир Тигранович ездил именно на «бентли», и анекдот почему-то задел его до глубины души. До такой глубины, что он немедленно сменил машину.
Резким, каким-то дерганым шагом Аязов двинулся к зданию. Был он мрачнее тучи. Всего час тому назад завершился его разговор с мэром. Владимиру Тиграновичу уже доносили о том, что в Кремле соблаговолили обратить внимание на его персону. А внимание Кремля к людям типа Аязова не сулило последним ничего хорошего. Однако вопреки логике и богатейшему жизненному опыту Владимир Тигранович продолжал надеяться на лучшее. Ведь в его жизни хватало передряг, когда казалось, что все, читай отходную молитву, но он умудрялся из них выпутываться. Почему бы не выйти сухим из воды и на этот раз?
Откровенная речь градоначальника разрушила все иллюзии Аязова. Ему надо было радоваться, что он потеряет только рынок, сохранив деньги и свободу. Умом Владимир Тигранович понимал, что мэр выбрал наилучший вариант, но его чувства протестовали против конформизма близкого друга. Градоначальник его сдал вместо того, чтобы бороться.
Но как бороться? Объявить войну Президенту, устроить кампанию за его импичмент? Какие глупости! Один росчерк пера – и мэр превратится в обычного пенсионера, без реальной власти и возможности влиять на события в государстве.
В таком настроении Аязов приехал на рынок. В коридоре он злобно шуганул оказавшуюся на пути бухгалтершу. Впрочем, сотрудники давно привыкли к грубым выходкам своего шефа. Владимир Тигранович, как истинно восточный человек, был по сути своей двуличен; более того, он носил сразу три личины.
В дружеской компании или общении с равными Аязову цены не было. Он умудрялся стать душой почти любого коллектива, даже если этот коллектив возник на пару-тройку часов. Он всегда первым приходил на выручку оказавшемуся в трудном положении знакомому, а его щедрость стала притчей во языцех. Когда – с каждым годом все реже – Владимир Тигранович встречал человека, занимающего более высокое положение, он льстил настолько виртуозно, что любой сановник или олигарх принимал слова Аязова за чистую монету. Как-то забывали люди, что в восточных монархиях славословие было возведено в ранг искусства и любой султан или шах ежеминутно слышал, какой он умный, храбрый, великий – второе солнце, спустившееся с небес на землю! Людишки же, находившиеся в зависимости от Аязова, крайне редко удостаивались похвалы. «Довольно того, что я их кормлю», – думал Владимир Тигранович, публично унижая своего управляющего или секретаря.