Комбатанты
Шрифт:
Сонные люди бродили в своём безалаберном пространстве, переговаривались. Я быстро понял, что они намерены расчистить место для какой-то срочной надобности.
На том участке долины, куда рухнул корабль, прежде рос лес, часть его уцелела при посадке, часть превратилась в хлам и лом, да ещё люди повытаскивали кучу вещей, пытаясь как-то с ними разобраться. Беспорядок и теснота вокруг буквально поражали воображение, так что задача представлялась мне нелёгкой.
Я увидел Сирень среди тех, кто отдавал распоряжения, а не работал руками. Выражение её лица, растерянное и усталое, беспомощный жест, каким она поправила волосы — всё говорило
Разумеется, ничего серьёзного у меня не могло быть со смертной женщиной, но внутри проснулась тревога и отчётливое стремление защитить подругу от всех грозящих ей бед.
Я легонько коснулся её пальцев, и она почувствовала! Вздрогнула, прижала ладонь к груди, торопливо огляделась. Щёки подбородок и даже лоб вспыхнули таким мучительным пунцовым румянцем, что я возгордился. Впрочем, как тут же выяснилось, напрасно. Жгли мою подругу не радостные воспоминания, а стыд. Послушав разговоры, я вернулся к напарнику.
— Ничего себе события развиваются! Помнишь тот кусок, что отвалился от корабля во время посадки? Там, оказывается, кучковалось всё их руководство. Они не только уцелели, но и имеют летающую машину, на которой собираются прибыть в общий лагерь. А мы и не проследили за обломком, благодушно решив, что он сгорит в плотных слоях атмосферы.
Аргус, как видно, уже обзавёлся той же самой информацией, но выслушал терпеливо, а потом и вывод сделал, поразивший меня несветлым цинизмом:
— Похоже этот модуль не отвалился, а отстрелился от целого, чтобы не погибнуть вместе с ним.
Да, звучало до ужаса убедительно. Жить, конечно, все хотят, но генералы, бросающие свою армию в пылу сражения, симпатии и доверия не внушали. Мощный двигатель этого модуля мог притормозить всю махину. Никто теперь не скажет, помогло бы это с посадкой без божьей ладони моего светлого приятеля или нет, но сомнения-то останутся. Не у людей — у нас двоих, а мы ведь всегда можем поделиться сведениями.
— Любопытно, — сказал Аргус.
— Что именно?
— Понимаешь, в том модуле собрались руководители проекта, потому что он самый мощный и защищённый. То есть даже дети и беременные женщины — главное достояние будущей колонии и то обошлись меньшими предосторожностями. Эти господа над всеми пуще глаза берегли свои жизни и преуспели в этом, но пока не установилась связь, и в лагере не знали, что они целы, только сели в стороне, там никто и не переживал об их отсутствии, ну кроме гипотетических вдов.
Да и те не все, как мне было доподлинно известно. Я не перебивал коллегу, хотя уже понял его мысль, полагал, что ему полезно высказываться вслух и получать одобрение своих умозаключений. Он делился со мной знаниями и придумал увлекательную игру в наказания, я решил при случае отвесить в благодарность того, чего так не хватало светлому: уверенности в себе за пределами информационной сферы.
— Жизнь сразу пошла своим чередом, — продолжал Аргус, всё больше увлекаясь, поскольку я его внимательно слушал. — Один из капитанов взял на себя руководство и ему охотно подчинились потому что распоряжения он отдавал дельные и трудился при этом наравне со всеми. Я так обрадовался дружной работе человеческого коллектива, единению и энтузиазму, а теперь здоровый ритм дал сбой.
— То есть, ты полагаешь, что возвращение генералов пойдёт во вред колонии?
Он вздохнул, словно сам был виноват в сложившейся ситуации, глаза и то смущённо отводил в сторону — вот чудак!
— Мелькает
— Так может быть… — я изобразил пальцами щелчок. — Пока ещё летят. Доделать начатое несложно.
Предвечерний ожидаемо возмутился и начал нести околесицу о том, что мы не имеем право вредить людям, доверенным нашему покровительству, наоборот, должны помогать, но немного, чтобы только внушить надежду на лучшее, а не избавить от всех забот. До теории высшего вмешательства я в своих стараниях ещё не дошёл, вообще смутно подозревал о существовании такого предмета, но слушал приятеля скептически. По мне то, что вредно, следует убрать и забыть о нём, разве что оно украшает жизнь, вот как наши крылья. Тогда можно оставить.
— Сейчас самое время, — сказал я примирительно. — Потом, учти, акция по ликвидации ненужного людского материала будет выглядеть подозрительно.
— Тёмный ты и есть тёмный! — сердито проворчал он.
— Да, ещё и необразованный, но здравый смысл у меня есть. Чаще всего в обычной жизни этого достаточно.
— Мы не будем никого убивать!
— Я и не предлагаю. Зачем их убивать? Главное воспрепятствовать соединению людей и не слишком нужной им верхушки. Пусть господа генералы строят свою колонию, поглядим, как они сумеют это сделать без посторонней помощи. Любопытный же выйдет эксперимент. Вернём их тихонько к собственному модулю и осторожно сломаем и связь, и летательный аппарат.
Я видел, что моя идея пришлась Аргусу по душе, но совесть его воздвигалась из какого-то иного строительного материала, нежели моя. Железобетонности её мог позавидовать солидный саркофаг.
— Нет! — сказал светлый решительно. — Колония и так невелика, многие люди погибли, у них сейчас каждый человек на счету, утрата любого специалиста может оказаться прискорбной. И без того их жизнь здесь начнётся с отката назад, придётся вернуться к более примитивному существованию, чем они вели прежде, а это и так суровое испытание для цивилизованного человека.
— Да понял я, понял. Поступим так, как ты скажешь. Мне будет проще, поскольку работа дьявола и без присмотра с радением может делаться. Зло существует в мире само по себе, это добро приходится терпеливо отращивать.
— Ты не дьявол, — тут же возразил Ари. — Мы равны.
Ага, слышал я эти сказки, но верить в них не собирался, как и воевать с напарником, кстати, тоже. Я вполне доверял его квалификации и считал глупым отстаивать точку зрения, которую не мог подкрепить доказательствами. Ну и, разумеется, ощущал некоторое беспокойство. Стремление разлучить Сирень с мужем преследовало далеко идущие эгоистические цели, хотя я и понимал, что вряд ли мне теперь отломится при любом раскладе.
Женщина поддалась порыву, а теперь её сжигает чувство вины за сотворённое. Как бы там ни было, она давала клятву верности тому мужчине и нарушила её, не успел он гипотетически остыть, осыпаясь пеплом в атмосфере.
Я знал точно, что любви там не было, муж даже не сумел разбудить юную чувственность, которую только тронь — и вот она: готова и отважна. Брак, заключённый по расчёту или по вынужденным обстоятельствам, олицетворял не единение сердец, а сожительство в силу социальных правил. Я не осуждал Сирень, я ей сочувствовал. Муки, которые она сама себе устроит ни в какое сравнение не идут с моими горестями от очередного воздержания. Я — свободная бестолочь, а её связали по рукам и ногам путы условностей.