Комедия положений
Шрифт:
Часов в одиннадцать я уходила с моря, оставляя Сережку на Динку. Одна, неспешно, в тишине квартиры я готовила обед, делала какую-никакую уборку, и когда Динка с мальчишками возвращались с пляжа, всё было готово.
После обеда играли в карты, гуляли по городу, ходили на рынок.
Съездили, в дельфинарий, сфотографировались с моржами, катались на лодках в пионерском парке.
Было всё, что должно быть на юге: море, горы, парки, фрукты.
Мы с Диной, работающие на полный рабочий день и растящие двоих детей женщины, всё делали по минимуму, все наши рецепты были из быстрой кухни, все усовершенствования направлены на то, чтобы
Сейчас, в результате работы в четыре руки мы пришли к выводу, что в многоженстве есть замечательная сторона: распределение труда. Вот только найти мужчину, который прокормит такую ораву представлялось затруднительным.
Во время нашего отдыха в Батуми дождик только поморосил, зато случился ураган, которого я, в городе, который считала родным, до тех пор никогда не видела.
Мама всегда боялась урагана; выходя из дома, закрывала все окна, чтобы ветер не сорвал рамы, а я подсмеивалась над её страхами, и несмотря на свои обещания, беспечно оставляла окна открытыми.
Так было и в этот раз...
Резкие порывы ветра, поднявшего тучу пыли и мелкой гальки, настиг нас, когда мы возвращались с купания.
Можно считать, что нам повезло, внезапная буря на море могла поднять такие волны, что плавание стало бы затруднительным. Особенно опасно это было для заплывающих далеко пловцов, пока они достигли бы берега, море могло разбушеваться не на шутку. Батумский прибой нес булыжники, и выбираясь из моря при высокой волне можно было пострадать. Любители покупаться в бурю всегда расплачивались за это синяками на теле.
Но и на суше в ураган оказалось не сладко.
Батуми город старый, южный, улочки узкие, население беспечное, риск, что во время сильного ветра тебе что-нибудь свалится на голову, велик.
Испугавшись порывов ветра, заваливающих меня с ног, я предложила Григорьевой пойти к моим знакомым, дом которых стоял рядом с морем.
– Пойдем, тут рядом, - прокричала я сквозь бурю, - я не могу идти, меня совсем сносит. Пойдем, переждем ветер, через полчаса всё пройдет.
Но Динка переживала за оставленные нами открытые окна, отмахнулась от меня, и побежала против ветра. Мальчишки последовали за ней, я тоже пробежала метров двадцать, но задохнулась, и трусливо забежала в подъезд, где укрывалась от бури кучка шумного южного народа. Сережка оглянулся, и вернулся ко мне, а мужественные Григорьевы умчались.
Родители Марины Игитханян, жили на первом этаже дома, в подъезд которого мы забежали. Я постучала, тетя Мила открыла, и мы просидели у них полчаса, пережидая буря. Я сидела как на иголках, беспокоясь о Динке и Сашке с Колей и сердясь на себя, что не уговорила их остаться со мной.
"Жизнь дороже рам", думала я, "и к тому же, наверное, ураган сорвал в первые же минуты всё, что мог".
Наконец, наступила долгожданная тишина, и мы с Серегой, переступая через битые
Когда Дина и мальчики бежали по улице, то с одного из домов сорвало раму, и она рухнула прямо перед Сашонком.
– В тот момент я очень испугалась, - рассказывала Динка.
На другой день мы потопали в домоуправление заявлять о повреждениях. Женщины во дворе предсказывали нам, что каждая рама обойдется нам не меньше, чем в двадцать пять рублей. Мы с Динкой испуганно таращили глаза и молчали: такие расходы не были учтены в нашем бюджете.
В домоуправлении нас приняли милостиво - пронесшийся ураган был назван стихийным бедствием, и починка наших рам оказалась помощью населению в борьбе с последствиями стихийного бедствия.
В тот же день вечером к нам пришел прораб, оглядел рамы, сказал, что завтра придет рабочий и сделает, а пока мы выпили с ним вишневого самодельного ликера, который мама хранила в уютном графинчике. Динка, посмеиваясь, слушала треп чернобрового прораба - усиленные попытки подкатиться к ней.
На другой день пришел мастер, молодой аджарец, недавно из деревни.
Стояла жуткая жара, мы рано ушли с моря, испепеленные зноем, и только упали отдохнуть, как пришел тихий чернявый парень с топором и другими инструментами, сел на кухне на табуретку возле лежащих на полу рам, и замер. В течение часа только редкие вздохи напоминали нам, что он еще жив.
– Такое впечатление, что он сегодня и не собирается начать, - сказала Динка.
Я пошла на кухню, стала греметь кастрюлями. Рабочий наш слегка оживился, вступил со мной в беседу, расспросил, как это принято на Кавказе, кто мы и откуда, повздыхал еще, снял пиджак и, наконец, приступил к работе.
Из каждой комнаты упало по одной половинке рамы, но меняли сразу обе.
Все же, я думаю, рам готовых не было, был только материал для рам, и Нодари (он представился, но я не помню его имени, и назову так), делал рамы сам, иначе невозможно даже при его скорости работы объяснить, почему он пребывал у нас три дня.
Уже на первый день к вечеру он попросил меня:
– Познакомь меня со своей подругой.
Я даже рот открыла от изумления. Как я могу их познакомить, если я и сама вижу его в первый раз?
– Зачем тебе?
– в лоб спросила я.
– Моя подруга порядочная женщина.
– Да, - сказал Нодари.
– Это хорошо. Мне нравятся порядочные женщины. Я не люблю развратных.
Я внимательно оглядела этого прорезавшегося Динкиного воздыхателя. Ему было с натягом не больше 23 лет, а нам по 39. Диана загорела до бронзы, выглядела шикарно, и он был чересчур самонадеян.
– Но если она замужем и порядочная женщина, то и зачем она тебе? Разве что в кино вместе сходить.
Э-э, - Нодари не собирался сдаваться.
– э-э, это смотря на какое настроение попадешь.
Вошла Динка, разговор прервался.
Вечером я передала подружке разговор с нашим плотником, и мы посмеялись.
Позднее, день или два спустя, Динка рассказала, что он спрашивал её адрес в Москве, хвастался большим мандариновым садом, обещал прислать посылку с мандаринами.
– Ну всё, - хохотала Дина.
– Скажу Григорьеву, что всё, против мандаринового сада он не тянет.