Комедия положений
Шрифт:
Я зашвырнула журнал под софу. Рано утром мне надо бегом на электричку, еще просплю с этими изумрудами.
Утром холодно, ветер в окна и мороз выстудили квартиру. Кажется невозможным в этой полной темноте длящейся ночи выползти из-под одеяла, но вот выползаю, в туалет приспичило.
Чуть мерцает рассвет. Тихо, дети и муж спят. Я включила свет на кухне, глянула на часы, пол седьмого. Босиком прошлепала к окну. На градуснике минус тридцать.
Внизу двигаются в утренних сумерках бесшумные с высоты седьмого этажа тени.
Я уперла лоб в холодное стекло и наблюдаю за ними.
Наклоняясь, чтобы
И такими пустяшными показались мне переживания героев вчерашнего романа, на фоне каждодневной невыносимой и тем не менее не замечаемой нами зажатости: шаг вправо, шаг влево, стреляем без предупреждения. И хотя выстрелы эти всего лишь выстрелы бедности, но сколько сил требуется, чтобы их отразить, загородится от недокормленной плохо одетой нищеты, призрак которой всегда витает над головой. Когда один муж работает, денег на нормальную жизнь не хватает, голодно как-то на одном заработке, да и пенсию не выслужишь, вот и кидают малышей на чужих людей, а сами бегут за денежкой, и каждую копейку будут беречь, и таскать тяжелые сумки, и не возьмут лишний раз такси, будут давиться в автобусе, и консервировать, и шить, и вязать, и каждый день выгадывать рубль, чтобы хватило дожить, а вот еще и заплатить за квартиру, и не жечь лишний раз свет, потушить лампочки, и что еще я пропустила? Ау, женщины моего поколения и моего достатка, жены инженеров, научных сотрудников, врачей, учителей и простых рабочих, как насчет изумрудных сережек? Накопили на них? или удовольствовались, как и я, штампованными золотыми за сто рублей? А то и тех нет?
Сережка все каникулы валялся на диване, обложенный картошкой, уставив глаза в телевизор.
Иногда он просил соли, вытаскивал с груди картошку, обмакивал в соль и ел.
Повторный снимок показал тяжи в легких, остаточные явления перенесенного и не долеченного воспаления легких. Бронхолог с Маей Ефимовной крутили, вертели, смотрели новый снимок, сопоставляли со старым. Нашли в конце концов пропущенное ими в первый раз пятно.
Оказалась права я, но меня это нисколько не радовало, так сильно я упустила ребенка, что последствия этого сказываются и сейчас затяжными кашлями взрослого человека.
Общее состояние Сережки улучшалось, хотя субфебрильная температура держалась, но всё же не сравнить с декабрем, когда сын одиноко лежал пластом в темной комнате, даже света не хотел зажечь. Сейчас мальчишка оживился, лучше ел и снова интересовался окружающим миром.
Я созвонилась с Аликом Гваришвили, и Алешка отвез Сережку к нему в институт, сделать снимок на хорошей аппаратуре. Снимок показал кисту.
– Ты не пугайся так, ничего страшного нет, должно со временем всё рассосаться. Через пару месяцев, сделаем повторный снимок, - сказал мне Алик.
Но
Сережка сильно скучал, и попросил меня научить его вязать крючком.
Мальчишеские пальцы плохо справлялись, но у Сережи была бездна времени, и постепенно он освоил крючок. Тогда Сергей и связал знаменитую красную жилетку для мишки, того самого мишки, который был подарен трехлетней Кате дедом Карлом.
Года три-четыре назад моя внучка Соня, вторая Катина дочь, доконала этого медведя, он разодрался, и из него посыпались опилки. Пришлось медведя выбросить, а жилетку сохранить и переодеть на льва. Не в каждой семье найдется вещь, связанная 11 летним мальчиком.
Встретила на улице Симонову, пожаловалась ей на состояние Сережки.
– Может он в школу ходить не хочет, вот у него и температура?
– Нет, - решительно ответила я, но задумалась.
Вечером подсела к сыну на диван:
– Сережа, ты любишь ходить в школу?
– Я что, по твоему, псих ненормальный?
– вопросом на вопрос ответил Сережка.
Но всё же температурил он не потому, что не хотел в школу.
Знакомая женщина, Нина Кузнецова по дороге на электричку спросила меня, в каком классе учится у меня сын.
Я стала мучительно припоминать, в каком классе учится Сережа.
Обремененная его здоровьем, Катиной учебой в новой школе в девятом трудном классе, я не смогла ответить на вопрос, в каком классе учится мой младший сын.
– В шестом, - задумчиво протянула я.
– Ах, нет, в пятом еще.
Надо было видеть, какими глазами посмотрела на меня Нина, у которой был единственный сын.
– Понимаешь, - оправдывалась я, - везде валяются эти учебники за 5-6 класс, и еще Катины за 9, которые в перевернутом виде тоже идут за 6, вот я и ошиблась.
Но такая ошибка характеризует мое отношение к учебе сына, мне в то время было на нее совершенно наплевать.
По русскому мы просили его писать упражнения по мере сил, а по математике я пару раз подошла, чтобы что-то объяснить, но Сережка ни в каких объяснениях не нуждался, казалось, он родился со знанием всего того, что я собиралась ему рассказать.
Сейчас я держу в руках самодельную игрушку, куклу перчатку, изображающую зебру и вспоминаю, с чего же всё началось.
Зебру я недавно ремонтировала, голова, сшитая из моей полосатой блузки, отвалилась, и я её пришила. А рукавичка у зебры серая. Сшита рукавичка из моего старого плаща, и моя рука взрослой женщины туда не помещается: шил этот персонаж кукольного театра Сережка, мерил на свою мелкую ручонку.
А начиналось всё с рыжей кошки-перчатки, подаренной Кате кем-то из моих знакомых.
Дети стали играть с ней, кошка здоровалась и разговаривала. Дальше больше, Катя придумала ставить кукольный спектакль, и они начали шить кукол из тряпок. Был ежик, собака, еще что-то, волк должен был быть, так как помню волка по тексту пьес, которые были написаны. Но первые пьесы, поставленные Катериной, были устные, текст придумывался, а потом подправлялся во время действия.
Опять стаскивались на пол диванные подушки, ставились на ребро, натягивались покрывала, по краю покрывала бегали кукольные персонажи, которые водили Катя с Сережей, спрятанные за покрывалом.