Комендантский час
Шрифт:
– Иван Сергеевич, здорово!
– крикнул с порога Муравьев.
– Ты прямо здесь спишь, что ли?
– В такой духоте поспишь - мыши сдохнут.
– А ты, Иван Сергеевич, в противогазе попробуй.
Игорь дернул ящик стола и начал выгребать из него бумаги.
– Так, так...
– Он быстро пробегал их глазами, рвал и бросал в корзину.
– "В аллеях столбов, по дорогам перронов...
– лягушечья прозелень дачных вагонов..." Так... не нужно... И это тоже. Иван Сергеевич, хочешь, я тебе стихи подарю?
– Стихи? Да я их
– "Уже, окунувшись в масло по локоть, рычаг..." - Ага... "...начинает акать и окать..." Сдаю... Это нужно... На фронт иду...
– На фронт?
– Именно. "И дым оседает..." Вот как с этим быть?
– Игорь! К Данилову, - приоткрыл дверь Полесов.
– Иду. О... Степа, товарищ старший опер! Ты прямо на парад собрался.
– Игорь завистливо оглядел Полесова.
– Слушай, давай меняться, ты мне ремень, а я тебе австрийскую кобуру.
– Разбежался! Ну что стоишь, пошли.
– Садитесь.
– Голос начальника был сухим и будничным.
– Прежде всего я вам один вопрос задам. Вы оба такой документ, как присяга сотрудников рабоче-крестьянской милиции, подписывали? Ну, я вас спрашиваю.
– Подписывали.
– Значит, разговор у нас будет простым. Рапорты ваши у меня в столе. Там они и останутся. Здесь воевать будем...
На столе длинно и резко зазвонил телефон.
– Данилов слушает! Так, пишу. Армянский переулок, дом три, квартира десять. Со двора? Понял. Полесов, - Иван Александрович положил трубку, эксперта, проводника с собакой! Срочно на выезд. Муравьев, поедешь со мной. Шарапову скажи, чтоб допрашивал один.
На лестничной площадке третьего этажа толпились жильцы: мужчина лет пятидесяти в грязной нижней рубахе, с очками в металлической оправе на птичьем носу, три женщины в засаленных халатах с пронзительно-любопытными глазами. У дверей квартиры стоял дворник в белом фартуке.
На ступеньках, прислонясь головой к переплету перил, сидела девушка в милицейской форме. В лице ни кровинки. Рядом старушка с жиденьким пучком волос на затылке держала пузырек с нашатырем.
– Товарищ начальник!
– навстречу Данилову шагнул дворник. Он каким-то шестым чувством определил, что старше всех здесь именно этот человек в полувоенном костюме.
– Дворник Спасов. В квартиру никого не пускаю.
– Спасибо, товарищ Спасов. Народу вот многовато...
– Женщины ить, любопытные больно, - виновато улыбнулся дворник.
– Любопытным придется разойтись по квартирам. Что с милиционером? Данилов кивнул в сторону лестницы.
– Да, товарищ начальник, страсти-то какие, - одна из женщин вонзила любопытные глаза в Ивана Александровича.
– Мы в квартиру зашли...
– А, собственно, зачем вы туда заходили? Забыли чего?
– Как же зачем?
– вмешался в разговор мужчина в очках.
"Гриб-мухомор", - подумал Данилов.
– Мы общественность...
– Вы лучше бы за порядком в подъезде следили, а то у вас на
– То есть как? Я, как общественник, обязан информировать...
Данилов обратил внимание на глаза этих людей, полные назойливого любопытства глаза: "Сволочи, сплетники, это из тех, что крупу и соль скупают пудами..."
– Все, - твердо сказал он, - по квартирам. Доктор, займитесь милиционером. Орлов, пускай.
Проводник, стоявший на площадке ниже, отстегнул поводок. Огромная овчарка Найда, черная как ночь, без единой подпалины, деловито, в два прыжка оказалась у дверей.
Прием был старый. Эта категория людей больше всего на свете боялась собак. Площадка вмиг опустела, только старушка осталась рядом с врачом да дворник стоял рядом с Даниловым.
– Что с милиционером?
– Обморок, Иван Александрович, ничего страшного, судебно-медицинский эксперт Лев Борисович подошел к Данилову, девчонка...
– Кончили?
– спросил Иван Александрович эксперта, осматривавшего дверь.
– Можно.
Они вошли в квартиру. В прихожей резко пахло чем-то горелым. Коридор был темен и казался бесконечным. Данилов пошарил по стене, щелкнул выключателем. Под потолком вспыхнул матовый фонарь, отделанный бронзой. Две двери вели в комнаты.
Эксперт, посвистывая, возился с дверными ручками.
Данилов слышал, как за спиной порывисто дышал Игорь.
– Муравьев, спокойнее, ты же не девушка. Все?
– Да, - эксперт отошел к стене.
В комнате, тесно заставленной громоздкой мебелью, на ковре, сшитом из нескольких узких крученых дорожек, лежал человек. Левая рука была неестественно выгнута и подмята телом, рядом с правой, откинутой в сторону, лежал пистолет.
Данилов внимательно оглядел комнату: тяжелые бархатные шторы на окнах; буфет, похожий на замок; черное бюро; инкрустированный перламутром письменный стол, громоздкий, как саркофаг; покрытый пылью чертежный комбайн; шкаф с выбитым зеркалом; еще одно зеркало, наклонно висящее на стене, на полу под ним несколько маленьких блестящих осколков; полуоткрытая дверь в другую комнату...
Иван Александрович шагнул к настенному зеркалу. Несколько минут рассматривал его раму, отделанную стеклянными цветами. Они были необычайно тонки и изящны. Один цветок был отбит начисто. Данилов нагнулся, поднял осколки с пола. Потом снял зеркало со стены, внимательно рассмотрел дырку в обоях и вышел в другую комнату.
Он не хотел смотреть на убитого. Да и ни к чему это было. Он знал убитого. Еще там, в управлении, услышав адрес, он знал, что это "Зяма-художник" - Зиновий Аркадьевич Грасс - художник-график. В тридцать втором он попался на изготовлении фальшивых документов, брал его тогда Данилов, брал здесь. На суде Грассу дали пять лет. Но ударным трудом на Беломорканале он сократил срок, вернулся, и Иван Александрович все чаще и чаще встречал его рисунки в газетах и журналах.