Комета Лоренца (сборник)

Хургин Александр Зиновьевич

– За квартиру, - плакал, - три года не плачено, с момента вселения, а она отдыхает, ви-ди-те ли. И зачем она целых девять детей рожала, если десятого родить не в состоянии и не в состоянии получить высокое звание матери-героини, за которое полагаются всесторонние от государства льготы?

Старушки слушали Колю внимательно, гладили его по лысине и успокаивали - мол, все будет хорошо и все образуется к лучшему.

Так сидел Коля на скамейке допоздна и жаловался всем желающим на жизнь. А когда темнело, жена, ее мать и старший сын забирали Колю насильно и уводили домой, куда он идти не хотел, а потому вырывался, брыкался и даже ругался матом.

В

ОЖИДАНИИ ЗИНЫ

Часов в девять или нет - в полдесятого почти все старье третьего подъезда выползло на свет Божий. И расселось по скамейкам. Хотя самые молодые и нервные старики не садились, они стояли группами человека по три. А самые ленивые и больные торчали в окнах своих бетонных квартир и на балконах - свешиваясь в ожидании через перила, чтобы глядеть влево, на дорогу. Дорога шла мимо дома номер сорок, и по ней приходила почтальонша Зина. Если, конечно, приходила. Вчера, к примеру, ее вообще не было. А позавчера - была. В пять часов вечера во втором подъезде. Значит, теперь пришла очередь и пора подъезда следующего, третьего.

Сашка-рыбак следил за обстановкой с высоты четвертого этажа, с балкона. "Мне сверху видно все, ты так и знай", - бормотал он протяжно. Может быть, он даже пел. Потом, увидев внизу своего друга, старого пьяницу Алябьева, Сашка закричал:

– Володька, ты на почту не ходил?

Алябьев поднял глаза на Сашку и промолчал.

– Сходи, - крикнул Сашка.
– Заодно возьмешь для души.

Алябьев опустил глаза и отвернулся от Сашки. Он даже в вечном своем похмелье понимал, что на почте ему делать нечего. А вот Сашка этого не понимал. И не только этого он не понимал. Он ничего по большому счету не понимал. Потому что Сашка - дурак. И всегда был дураком. И будет им во веки веков, пока не умрет. Он только рыбу свою знает. Которую давно в пищу принимать нельзя по причине загрязнения ее окружающей среды. Водного в смысле пространства. А Сашка только и делает, что ее ловит. И сам ест, и кота кормит. Кот у него уже в темноте светится и лысый весь стал от такого сбалансированного питания. А Сашка - ничего, с нормальным волосяным покровом по всему телу. На годы свои невзирая и несмотря. Он говорит "меня не только радиация не берет, но и вся таблица Менделеева не пугает". Правда, что это за таблица такая, Сашка помнит расплывчато. В школе они эту таблицу вроде бы проходили, но это когда было! Не по школе он ее помнит, а по газете, которую всем подряд, а особенно пенсионерам, перед выборами раздавали бесплатно. Так вот газета эта писала, что река наша всю таблицу Менделеева содержит, и тот, кто в реке купается или ест из нее рыбу, рискует своим здоровьем и самой жизнью.

Хотя все сейчас этим рискуют. Тот же Алябьев подвергает себя смертельной опасности ежедневно, покупая с рук левую водку за две гривны. Он риск по характеру своего похмелья чувствует. Не бывало похмелья такой тяжести от обычной нормальной водки. Никогда не бывало. Но нормальная заводская водка стоит теперь по пять гривен и дороже, и где же стольких денег можно набраться, если ты неработающий пенсионер и к тому же пьющий? Негде их набраться. Алябьев себя уговаривает, что левую водку производит депутат райсовета Жарко, и травить ему своих избирателей смысла нету.

Смысла, конечно, нету, а риск - есть. Так что риск - дело, как говорится, благородное и неизбежное. Вот Матвеевна разве не рискует неизлечимо заразиться, когда из мусорного бака пропитание себе извлекает? Рискует. А говорит "ну и что? Кто не рискует, тот не пьет

шампанского". Зато пенсию свою Матвеевна откладывает. На похороны. Ей же под восемьдесят. Хотя по шустрости и подвижности никто ей и семидесяти не дает. Ей шестьдесят шесть дают. Это максимум. И на похороны она уже второй раз в своей жизни деньги копит. Первый раз в 91-м году Матвеевна их скопила, набрав достаточную сумму, но деньги пропали в пламени и издержках рыночных реформ. Пришлось ей сначала все начинать, заново. Алябьев по этому поводу говорит, что такие старухи как Матвеевна, живут вечно и от них человечеству вместо пользы один только вред. Алябьев Матвеевну не любит.

– Зачем тебе пенсия?
– говорит он.
– У тебя ж под каждым кустом и стол, и дом готов, можно сказать.

– Пьяница, - отвечает Матвеевна, продолжая глядеть на дорогу. Сволочь.

Алябьев на Матвеевну не обижается. Он вообще не обижается на старух. Он применяет против нее другое грозное оружие.

– Одолжи трешку, - говорит Алябьев и берет Матвеевну под локоток. Нежно берет.

– Сволочь, - говорит Матвеевна, - и алкоголик.

Алябьев поднимает голову и кричит Сашке:

– Сашка, спускайся, Матвеевна нам трешку одалживает - жертвуя от своих будущих похорон. С барского, как говорится, плеча.

Сашка кричит в ответ:

– Ты лучше на почту сходи. Не даст эта старая падла трешки.

Алябьев держит Матвеевну и возражает Сашке:

– Даст!
– но Матвеевна выскальзывает из неверной руки и бежит в подъезд - прятаться за дверями собственного жилища.
– Не даст, - констатирует Алябьев и садится в песочницу. И начинает пересыпать песок из ладони в ладонь. Песок сыплется медленно, охлаждает и сушит руки. Алябьев черпает его и сыплет, черпает и сыплет. Пока в руке у него не оказывается кусок дерьма. К счастью - подсохшего и собачьего.

– Бля, - говорит Алябьев. Он стряхивает дерьмо на землю, трет рукой об руку и вылезает из песочницы.

– Ты уже наигрался?
– спрашивает у него Светка - дочь нового украинца Валика. Правда, новым Валик стал только на той неделе и неожиданно для себя самого. Так как-то у него получилось. Против воли.

Алябьев смотрит на разодетую в джинсовый комбинезон и белую блузку Светку. Светка стоит с лопаткой и ведром в руках и смотрит на Алябьева.

– Там дерьма полная песочница, - наконец говорит Алябьев.

– Туда Альма какать ходит, - говорит Светка.

Кто такая Альма, Алябьев не знает. Собак в округе развелось черт знает сколько. В сороковом доме их, правда, в общем и целом нет, в сороковом больше коты и кошки у людей содержатся. Потому что население сорокового дома на восемьдесят процентов состоит из пенсионеров. И им не на что кормить собак. А в других домах - собак много. Предостаточно, можно сказать, в других домах собак.

Светка перелезает через деревянный борт и садится. Задом - в песок.

– Штаны испачкаешь, - говорит Алябьев.
– Дерьмом.

– А мне папа новые купит штаны, - говорит Светка и показывает Алябьеву язык.

"Совсем распоясались дети разных народов", - думает молча Алябьев и отворачивается от Светки, и смотрит на дорогу. По дороге идут разные люди. Тетка с пакетами, мужик с синяками, кто-то еще. Почтальонши нет.

Старики то там, то тут гудят, выражая свое недовольство. Дед за спиной у Алябьева предлагает идти всем вместе на почту и пикетировать ее здание. И пока не выплатят - не расходиться. До полного и безоговорочного победного конца.