Комический роман
Шрифт:
— Мне кажется, что со всей провинции встречаются здесь носилки для какого-то важного дела или общей цели, — сказал Ранкюн, — и я полагаю, скоро начнется их конференция; не может же быть, чтобы их явилось еще больше.
— Да вот и еще одни! Тоже хотят участвовать в ней, — вскричала трактирщица.
И на самом деле показались четвертые — они приближались со стороны Манса. Это вызвало взрыв смеха у всех, исключая Ранкюна, который, как я вам говорил уже, никогда не смеялся. Последние носилки остановились подле прочих. Никогда не видали столько носилок вместе.
— Если бы искатели носилок, которые нам встретились, случились здесь, они были бы довольны, — сказал погонщик, приехавший первым.
— Они нам тоже попались, — сказал второй.
Вожатый комедиантов подтвердил то же, а прибывший последним прибавил, что его чуть было не избили.
— За что же? — спросил его Дестен.
— За то, — отвечал тот, — что они искали девушку, которая вывихнула себе ногу и которую мы отвезли в Манс. Я никогда не видел таких злых людей: они накинулись на меня за то, что не нашли того, чего искали.
Комедианты слушали во все уши и двумя-тремя вопросами извозчику выпытали, что помещица той деревни, где мадемуазель Этуаль повредила ногу, посетила ее и приказала доставить ее в Манс с возможной заботой.
Разговор с вожатыми носилок продолжался еще некоторое время; и один и другой рассказали, что они встретили по дороге тех же людей, которые осматривали комедиантов. На первых носилках несли кюре из Домфронта, который ехал с Беллемских [70] вод и направлялся в Манс, чтобы посоветоваться с врачами о своей болезни. На вторых несли раненого дворянина, возвращавшегося из армии. Носилки расстались: носилки комедиантов и кюре из Домфронта повернули вместе в Манс, другие — кому куда было нужно. Больной кюре остановился в той же гостинице, где и комедианты. Мы оставим его отдыхать в своей комнате и посмотрим в следующей главе, что происходит с комедиантами.
70
Беллем —
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой вы найдете много вещей, необходимых для понимания этой книги
Комическая труппа состояла из Дестена, Олива и Ранкюна, и у каждого из них было по слуге, хотевших со временем стать знаменитыми комедиантами. Некоторые из них уже начали играть не краснея и без замешательства, а лучше всех играл слуга Дестена: он понимал, что говорил, и был умен. Мадемуазель Этуаль и дочь госпожи Каверн играли первые роли. Каверн представляла королев и матерей и играла в фарсах. [71] Кроме того, у них был поэт, [72] или, вернее, сочинитель, потому что все бакалейные лавки королевства были полны его произведений [73] как в стихах, так и в прозе. Этот острый ум пристал к труппе почти помимо их воли; и так как он не входил в долю их доходов и даже проедал с комедиантами свои деньги, то ему давали последние роли, да и те он исполнял плохо. Заметно было, что он влюблен в одну из двух комедианток, но он был столь сдержан, хотя и несколько сумасброден, что никак не могли узнать, которую из двух он хотел прельстить надеждой на бессмертие. Он грозил комедиантам огромным числом пьес, — но пока еще был милостив к ним. Догадывались только, что он трудился над пьесой под заглавием «Мартин Лютер», из которой нашли одну тетрадь, но он, однако, отказывался от нее, хотя она была писана его рукой. [74]
71
«...представляла королев и матерей и играла в фарсах» — подобное соединение столь различных ролей у одного актера было обычным в то время.
72
«...у них был поэт...» — Нередко в труппах комедиантов бывали свои поэты; они получали жалованье, следовали за труппой и обязаны были доставлять ей пьесы, сочиняя их сами или приспособляя пьесы других авторов. Такой поэт играл иногда роль современного режиссера и руководил постановками. В труппах служили: Гарди, написавший более семисот пьес, Тристан д’Эрмит, которого актеры сильно третировали, но пьесы которого охотно ставили. Случалось, что поэты бывали и актерами, как Мольер. Бродячие труппы испанских комедиантов тоже имели своих поэтов; так, в труппе, описанной испанским писателем Рохас де Вильяандрадо (Rojas de Villandrado) в романе «Занимательное путешествие» (Viaje entretenido, 1603), которому Скаррон кое в чем подражал в «Комическом романе», тоже есть поэт.
73
«...бакалейные лавки были полны его произведений» — насмешка, довольно распространенная в то время. Например, у Буало: «Чьи стихи пачками продаются на вес» (Dont les vers en paquet se vendent a la livre) и «Следовать в бакалейной лавке за Нев-Жерменом и Ла-Серром» (Suivre chez l’epicier Neuf-Germain et La Serre).
74
«...писана его рукой», — Прототипом поэта Рокебрюна был Мутьер, бальи (см. прим, к стр. 53) в Тувуа, подведомственном епископу манскому. И. Виноградов в своем переводе романа Скаррона (1801) переводит фамилию Рокебрюн — Серокафтанников.
Когда прибыли наши комедианты, комната комедианток была уже полна самыми пылкими городскими волокитами, из которых некоторые уже поостыли от холодного приема. Они все сразу говорили о комедии, о хороших стихах, об авторах и романах. Никогда не было такого шуму в комнате, кроме той, где ругаются. Поэт шумел больше всех; окруженный двумя-тремя городскими остряками, он изо всех сил клялся, что кутил с Сент-Аманом [75] и Бейсом [76] и что в покойном Ротру [77] потерял хорошего друга. Каверн и ее дочь Анжелика приводили в порядок свои костюмы с таким спокойствием, будто в комнате никого не было. У Анжелики время от времени пожимали или целовали руки, потому что провинциалы большие рукоцелователи и рукопожиматели. [78] Но от крайностей этих любезников спасала она себя то пинком, то пощечиной, то укусом, смотря по обстоятельствам. Она не была бесстыдницей, но ее веселый и свободный нрав не позволял ей с ними церемониться; впрочем, она была умная и порядочная девушка. Мадемуазель Этуаль была иного характера: не было в мире более скромной девушки и более мягкого характера; она была столь вежлива, что не могла прогнать из своей комнаты всех этих льстецов, хотя ее вывихнутая нога сильно болела и сама она очень нуждалась в отдыхе. Совершенно одетая, она сидела на постели, окруженная четырьмя или пятью самыми отчаянными любезниками, оглушавшими ее бесчисленными двусмысленностями, называемыми в провинции остротами, [79] и часто улыбалась вещам, которые ей совсем не нравились. А в этом-то и заключается одна из неприятностей ремесла, которое заставляет смеяться и плакать, когда хотят делать совсем другое, и уменьшает для комедиантов удовольствие представлять королей и королев и слушать, как им говорят, что они прекраснее дня, а находить в этом более половины лжи, — или что они молоды и красивы, когда они уже состарелись на сцене, а их волосы и зубы составляют часть их туалета. Об этом можно рассказать еще многое, но надо приберечь и использовать в разных местах книги, чтобы разнообразить рассказ.
75
Сент-Аман (Saint-Amant), Марк-Антоний Жерар (1591—1661) — французский поэт, член Академии, посетитель отеля Рамбулье, автор, с одной стороны, изысканных од и сонетов, с другой — плутовских и вакхических стихов. В годы издания «Комического романа» достиг вершины славы. Приятель Скаррона.
76
Бейс, Шарль (Beys, 1610—1659) — поэт, автор нескольких комедий в том числе «Сумасшедшего дома» (L’hopital des fous), учитель и друг Скаррона. Скаррон и Бейс сошлись не только на почве поэзии, но и на почве общей их любви к вину и веселью. Лоре в своей «Исторической музе» (Muse historique, 1659) говорит, что Бейс прославился тем, что хорошо ел и пил.
77
Ротру, Жан (Rotrou, 1609—1650) — драматург, друг Корнеля; был одним из пяти поэтов, состоявших на жалованьи у Ришелье. В своих пьесах, пользовавшихся огромным успехом, подражал испанцам, давая последовательное развитие действия, удачные характеристики, большое напряжение, но в то же время прибегая к насильственным и кровавым развязкам.
78
«рукоцелователи и рукопожиматели» — endemenes et patineurs — слова, часто употребляемые Скарроном (см. главу X или его «Печальные послания» — L’Epitre chagrine).
79
«...двусмысленностями, называемыми в провинции остротами». — Скаррон, сам не всегда достаточно строгий в выборе шуток, тем не менее не любил острот (les pointes), которые были в ходу в первой половине XVII. века. Сирано де Бержерак, классик остроты, упрекает его в том, что он «дошел до такой степени скотства... что изгоняет остроты из состава произведений» («Письмо против Ронсара» ).
Вернемся к бедной мадемуазель Этуаль, осажденной провинциалами, самыми надоедливыми в мире людьми, большими болтунами, а иногда и слишком наглыми, среди которых были и только что окончившие коллеж. В числе других был и небольшой человечек, вдовец, адвокат по профессии, который занимал небольшую должность в соседнем небольшом судебном округе. После смерти своей маленькой жены он грозил всем городским женщинам, что женится опять, а духовенству всей провинции — тем, что пойдет в священники и благодаря прекрасным проповедям станет прелатом. Это был самый большой из малорослых дураков, которые странствовали по свету со времен Роланда. [80] Он учился всю свою жизнь, и хотя учение ведет к познанию истины, он был лжив., как холоп, [81] самонадеян и упрям, как педант, и достаточно плохой поэт, чтобы быть удушенным [82] королевской полицией, если бы это лежало на ее обязанности. Когда Дестен и его товарищи вошли в комнату, он, не дав им даже времени притти в себя, предложил прочитать пьесу своего сочинения под заглавием: «Подвиги и деяния Карла [83] Великого, произведенные в двадцать четыре дня». У всех присутствующих от этого встали волосы дыбом, и Дестен, сохранивший несколько рассудок среди всеобщего ужаса, в который повергло всех это предложение, сказал ему улыбаясь, что, вероятно, до ужина выслушать его нельзя будет.
80
Роланд —
81
«...он был лжив, как холоп...» — Этот выпад, выглядит безобидным в сравнении с другими выпадами; того времени, в которых зло осмеивали педантов. Педант — любимый тип старой комедии и сатирического рамана XVII века; в те времена он внушал такое же отвращение, как позднее буржуа. Ларивей, Сирано, Ротру, Мольер и сам Скаррон (в комедии. «Причуды капитана Матамора» — Les Boutades du capitain Matamore) выводили его на сцену с безжалостным остроумием, как комический персонаж. В романах Сореля «Франсион» и Гез де Бальзака «Дряхлый волокита» (Barbon) он зло осмеян. Ришелье в своем словаре называет педантов «двуногими домашними животными».
82
«достаточно плохой поэт, чтобы быть удушенным...» — намек на стихи Буало о плохих поэтах:
От них скучает и король и двор, И нет еще закона до сих пор, Чтоб запретить читать таких поэтов Или писать поэтам запретить. (Сатиры, IX)83
«Подвиги и деяния Карла...» — Выпад против длинных пьес, как, например, «Чистая и верная любовь Феагена и Хариклеи» (Les chastes et loyales amours de Theagene et Chariclee 1601) Гарди, в восьми драматических поэмах, и другие, менее длинные. В Испании в 1633 году перед королем и королевой была дана драма «La Mort du roi de Suede» (Смерть шведского короля), представление которой продолжалось двенадцать дней («Gazette de France» от 12 февраля 1633 г.).
Ночь в трактире
— Хорошо, — ответил тот; — тогда я вам расскажу историю, взятую мною из одной испанской книги, [84] которую мне прислали из Парижа; из нее я хочу сделать настоящую пьесу по всем правилам. [85]
Два-три раза меняли разговор в надежде спастись от истории, которая, думали, будет подражанием сказке об Ослиной Коже; [86] но человечек не падал духом, и сколько раз он ни начинал свою историю, из-за того что ее прерывали, а все-таки заставил себя выслушать, — да в этом совсем и не раскаивались, потому что история показалась довольно занятной, и плохое мнение, которое имели о всех произведениях Раготена [87] (так звался наш карлик), изменилось. Вы найдете эту историю в следующей главе, но не такой, как ее рассказал Раготен, а такой, как я смог ее рассказать со слов одного из его слушателей: Итак, здесь говорит не Раготен, а я.
84
«...историю, взятую мной из одной испанской книги...» — действительно, новелла, которую рассказывает Раготен («История о любовнице-невидимке»), взята из сборника 1640 года (Alivios de Cassandra» (Утешения Кассандры) испанского писателя Солорцано (Alonzo de Castillo Solorzano); она представляет собою близкое изложение, почти перевод третьей новеллы этого сборника: «Los Efectos que haze Amor» («Действия, которые производит любовь»).
85
«...пьесу по всем правилам» — т. е. по правилам классической драматургии, с сохранением единства времени, места и действия.
86
«Сказка об Ослиной Коже». — Речь идет, конечно, не о сказке Перро (Perrault), которая появилась только в 1694 году. Валькенар в «Письмах о происхождении феерии и сказок о феях Перро» (Lettres sur l’origine de la feerie et des contes de fees a Perrault; 1826) установил, что легенда об Ослиной Коже (Peau d’Ane) гораздо более раннего происхождения и была весьма популярна уже до Перро, хотя и не была обработана в каком-либо произведении, до того, как Перро стилизовал ее сначала в стихах, а затем в прозе. Многие из писателей упоминают об этой сказке: кардинал Ретц, друг Скаррона, в своих мемуарах, Буало в «Рассуждении о Джокондё» (Dissertation sur Joconde, 1669), Мольер в «Мнимом больном» (акт II, сцена 1-я), Лафонтен в «Могуществе басен» (Le Pouvoir des Fables), a Скаррон не только в «Комическом романе», но и в «Вергилии наизнанку» (Vigrile travesty, книга 2-я), наконец сам Перро в его «Параллели между древними и современниками» (Parallele des anciens et des modernes, 1688).
87
Раготен — Ragotin — коротышка, плохо сложенный, толстый, с длинными руками. Слово godenot, которое мы перевели словом карлик, буквально значит — деревянный чурбан, отесанный в виде человеческой фигуры, которым фокусники забавляли мелкий люд и который изображал физически уродливых людей (Леру. «Комический словарь»). Манские хронисты свидетельствуют, что прототипом Раготена был Рене Денисо, королевский адвокат при манском суде, умерший в 1707 году (Лепеж. «Манский словарь» — Lepaige. «Dictionnaire du Mans»).
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
История о любовнице-невидимке
Дон Карлос Арагонский был молодой дворянин из рода той же фамилии. На публичных празднествах, которые неаполитанский вице-король устроил для народа по случаю бракосочетания Филиппа Второго, Третьего, а может быть и Четвертого, потому что я в точности не знаю какого, он восхищал собою всех. На следующий день после цирковых скачек, на которых он взял первенство, вице-король для удобства чужестранцев, привлеченных празднествами в город, разрешил дамам ходить по городу переодетыми и в масках по-французски. [88] В этот день дон. Карлос, одевшись как можно лучше, со многими другими сердцеедами отправился в модную церковь. [89] В той стране не хуже, чем в нашей, оскверняют церкви и храмы господни, — они служат там местом свиданий щеголей и кокеток, к стыду тех, кого проклятое честолюбие заставляет привлекать прихожан в церковь и отбивать доходы у других; следовало бы издать указ, [90] чтоб охотников-щеголей и охотниц-кокеток содержали в церкви, как сторожей и сторожих.
88
«...в масках по-французски...» — Во Франции знатные женщины надевали черные бархатные маски, когда они шли куда-нибудь пешком (см. «La Promenade du Cours», 1730, p. 12); подражая им, нередко носили маски и буржуазки. Гишера в своей «Истории костюма во Франции» пишет: «Маски, которые носили знатные женщины, были обычно из черного бархата. Они закрывали только верхнюю часть лица (полумаска). Их носили и днем, для предохранения лица от солнца, и ночью — от холода, — а чаще для того, чтобы скрыть лицо». Это относится к началу XVII века.
89
«...отправился в модную церковь...» — Некоторые комментаторы видят в этом выпад Скаррона против любовных встреч в храмах, которыми полны романы того времени. Другие полагают, что это бытовая черта, и ссылаются на книгу «Законы любезного обхождения» (Loix de galanterie): «Наши любезники, стараясь быть святошами... посещают храмы... Точно так же и дамы, которые хотят более нравиться...» Другие источники также говорят о том, что в обычае было назначать любовные свидания в церкви.
90
«Следовало бы издать указ...» — в подлиннике: «On у devroit donner ordre et etablir des chasse-godelureaux et des chasse-coquettes dans les eglises, comme des chasse-chiens et des chasse-chiennes». Chassechien значит — церковный сторож, привратник, а дословно — охотничья собака.
Скажут, с какой стати я вмешиваюсь; ну, что ж, увидите еще не то. Дурак, который обиделся, пусть знает, что всякий человек в этом низменном мире — дурак и лжец, [91] один больший, другой меньший; и я, рассказывающий вам, — может быть, самый больший из всех дураков, хотя и более чистосердечно сознающийся в этом, а моя книга не что иное, как собрание дурачеств, и я надеюсь, что каждый дурак найдет в ней свой портрет, если он не слишком ослеплен самовлюбленностью.
91
«...всякий человек в этом низменном мире — дурак и лжец» — может быть, реминисценция слов священного писания: «Omnis homo mendax» (Всякий человек — лжец).
Итак, дон Карлос (продолжу мой рассказ) находился в церкви со многими другими итальянскими и испанскими дворянами, которые любовались своими прекрасными перьями, [92] как павлины, когда три дамы в масках окружили его среди всех этих неистовствующих купидонов [93] и одна из них сказала ему следующее или что-то в этом роде:
— Дон Карлос! В этом городе живет дама, которой вы очень обязаны: во всех турнирах и скачках она желала, чтобы вы получили приз, как это и случилось.
92
«...любовались своими прекрасными перьями» — т. е. перьями на шляпах, бывшими в моде в Испании XVI — начала XVII века.
93
Купидоны — в переносном смысле; Купидон — бог любви у древних римлян.