Комиссар госбезопасности
Шрифт:
Вражеские артиллеристы пристрелялись. Близко ложились снаряды, пылью и дымом закрывая из виду напористо идущие танки. За ними торопилась пехота. И сразу захлопали одиночные выстрелы обороняющихся. Пальба ширилась, подали голос два ручных пулемета, заставив гитлеровских автоматчиков залечь. Но ненадолго. Поднятые офицерами, они снова бросились вперед.
В цепи окруженных от одного к другому передали:
— По танкам гранатами! И сразу вперед, бей штыками пехоту!
У Михеева имелась единственная граната. Она лежала у него в кармане кожаной тужурки и была предназначена для крайнего
Сильный пулеметный огонь из танков заставил обороняющихся прижаться к земле. Приглушенно охнул смертельно раненный в грудь Белозерский. Уронил голову сраженный наповал полковник Сгибнев. Тут и там появились раненые.
— По танкам! — раздалась чья-то волевая команда.
Михеев видел, как справа грохнул тяжелый взрыв, потом рядом — боженковская связка гранат, еще слева, снова справа.
— Вперед! Бей!.. — вырвался из десятков ртов боевой клич, и поднявшиеся в контратаку ринулись на врага с винтовками наперевес.
Гитлеровцы явно не ожидали вымахнувшую навстречу разъяренную лавину, предполагая, должно быть, что окруженные встретят их огнем, станут отбиваться гранатами, и потому, должно быть, опасливо жались за танками, а теперь растерялись, в первое мгновение дрогнули. Вспыхнувшая пальба начала утихать, в ход пошли штыки и приклады…
Михеев не различал вражеских лиц, но одно крепко запечатлелось в его сознании: круглое, в очках и с искривленным ртом. Комиссар даже успел заметить, как взлетели вверх очки, а взметнувшиеся руки фашиста чуть было не мазнули Анатолия Николаевича по лицу. Михеев размашисто бил прикладом, валил наповал фашистских солдат, пробиваясь все дальше вперед и настигая дрогнувшего врага.
Вблизи ревели танки и броневики. Они словно не могли сообразить, с какой стороны подойти к дерущимся, сбавляли скорость, кружились и не прекращали огня по роще и оврагу, откуда с отчаянной смелостью бежали, бросались на помощь своим новые окруженцы.
На короткое мгновение Михеев остановился с широко открытыми глазами, увидел, что танки начали теснить бойцов к оврагу. «Эх, гранат больше нет», — с досадой подумал комиссар и дал команду отходить. Сам он шел в последней цепи, чуть пригнувшись, и даже не слышал, а инстинктивно почувствовал, как сзади разорвался снаряд. «Этот мой», — было его последней мыслью. Комиссар вскинул голову, распрямился во весь рост, хотел шагнуть вперед, но только дернулся и рухнул на спину, неловко отбросив руку с зажатой в ней винтовкой.
А минутой позже на склоне возле пульсирующего родника, незаметная в общем грохоте и пальбе, разорвалась мина. Дернулась к груди, к сердцу, правая рука Кирпоноса, но не дотянулась, упала, и сам он повалился на бок, к чаше родника, словно захотел напиться.
Его повернули на спину, расстегнули китель — Михаил Петрович еще слабо дышал, осколок угодил под сердце. Он умер тихо, без последнего тяжелого вздоха, как навсегда засыпают люди, отдавшие все свои силы и целиком жизнь делу, которому служили.
Наверху то затихала, то еще яростнее вспыхивала пальба. Движения на склонах уже не заметно было, убитые и раненые оставались там, где их настигла пуля или осколок. Но враг так и не прорвался через передовые позиции окруженных, не проник в широкий и лесистый овраг.
Тело командующего фронтом перенесли чуть ниже, к лощине. Тут же вырыли неглубокую могилу. Прощание было коротким, молчаливым. Моложавый майор из штаба фронта и двое раненых бойцов застыли в нерешительности, будто бы не зная, как положить убитого. И тогда майор снял с груди генерал-полковника Кирпоноса Золотую Звезду Героя под № 99, орден Ленина и медаль «XX лет РККА», достал из кармана партийный билет и удостоверение личности, фотографию семьи положил обратно.
Свежую могилу с едва приметным холмиком укрыли ветками, и трое свидетелей последнего прощания с командующим один за другим стали карабкаться по склону мимо родника наверх, где заметно на слух сбивалась и редела перестрелка.
…Михеев очнулся под вечер, когда его укладывали на самодельные носилки. Рядом были Ярунчиков, Боженко и несколько красноармейцев-пограничников. Ни на минуту не отлучался от комиссара поникший Капитоныч.
— Держатся? — спросил Михеев, будто очнувшись ото сна и пытаясь подняться. Ему помогли сесть. Ощупывая туго перевязанную голову, он повторил вопрос.
Ярунчиков ответил:
— Танки ушли, остались автоматчики, должно быть, немного…
— Где Кирпонос?
— Убит командующий.
— Убит?! — оглядел Михеев присутствующих. — А Бурмистенко, Тупиков?
— Погибли, — ответил Ярунчиков. — И Белозерский скончался от ран. Приказано отходить, с темнотой прорываться на Жданы. — И, видя, что Михеев пытается встать, положил ему на плечо руку. — Лежите, товарищ комиссар, вы пробитый весь…
Как будто только теперь Анатолий Николаевич увидел свою правую, забинтованную ногу без сапога, потрогал перевязанную грудь, встрепенувшись, нащупал свой маузер, удостоверясь, что он на месте, успокоился, снял с руки часы, протянул Капитонычу:
— Возьми, сгодятся… и отправляйтесь все, не застревайте тут… В плен не попадайте. Останетесь живы, привет моей жене с сыном передайте, если что, расскажите… А теперь ступайте. Удачливого вам пути!
Капитоныч принес полный котелок родниковой воды, протянул Михееву. Комиссар взял его обеими руками, жадно прильнул к студеной, освежающей воде и вдруг оторвался от нее на полглотке, что-то поискал глазами на склоне за лощиной, откуда пришел Капитоныч, лицо его смягчилось просветленной нежностью, дрогнули веки, как будто он тайком подмигнул кому-то, любуясь и зовя к себе…
Находили сумерки. Стрельба в роще и над оврагом постепенно стихала.
Разведчики, посланные генералом Баграмяном для розыска и налаживания связи со штабом и Военным советом фронта, пришли ни с чем. Направили новые две группы в разных направлениях — те вообще не вернулись… Уже сутки отряд прорыва, обросший сотнями новых, выходящих из окружения красноармейцев и командиров, стоял на правом берегу Сулы, не решаясь покинуть его. Но надежды разыскать штаб и Военный совет оставалось все меньше. Промедление же с отходом могло стать губительным: кругом сосредоточивался враг.