Коммуналка: Добрые соседи
Шрифт:
А дальше просто.
До конечной.
И обратно.
Через поле, к частному сектору. Дорога была знакома, а потому Антонина позволила себе отвлечься, сосредоточившись на собственных ощущениях. И вынуждена была признать: уходить придется, возможно, раньше, чем она предполагала.
Плохо.
Нужный человечек уже ждал ее.
— Какие восхитительные у вас розы! — воскликнула Тонечка, между прочим, совершенно искренне. Розы были и вправду чудесными, Антонина и та залюбовалась.
Огромные
Розы белые.
И алые, яркие, что знамя. Розы темно-красные, того бархатного редкого оттенка, который близок к черному. Розы кремовые и желтые, насыщенного колера.
В колючках их запутались запоздавшие осколки лета.
И гудели шмели. Вились над бутонами, заставляя их раскачиваться. Осеннее солнце вдруг плеснуло теплом, и Тонечка подумала, что не отказалась бы жить в таком вот месте.
Антонина же…
Промолчала.
Когда-нибудь и она осядет. Лет через пять, быть может, шесть, выбрав место тихое, может, сговорившись с какой-нибудь старухой, признающей в Антонине свою родственницу. А там и за домом дело не станет.
— Ах, доченька, — проскрипел старик в длинном жилете из собачьей шерсти. — Хороши-то, хороши, да только сил нет уж за ними приглядывать.
Старик отставил леечку и поднялся.
— Неужто помочь некому? — удивилась Тонечка.
Антонина же приметила соседку, высунувшую нос из—за забора.
— Увы… один я остался… — старик заковылял к калиточке. Шел он медленно, шаркающим шагом, опираясь на кривую сучковатую трость. — А ты…
— Подругу вот ищу. Она на Заречной живет, третий дом.
— Это Заречанская, — не выдержала соседка. — Поназывают…
Антонина с нею согласилась: донельзя странно было в одном городе иметь две улицы со столь похожими названиями.
— Заречанская? — Тонечкин голос звучал жалобно. — А Заречная?
— Это на другом конце города, — соседка, поняв, что одергивать ее не пытаются, высунулась из-за забора.
— О боги… — Томочка охнула. — Это же…
— Автобус ушел, — с непонятною мстительностью произнесла соседка. — Следующий в пятом часу будет. Но тут недалеченько, если через поле напрямки, а потом по леску…
Антонина мысленно хмыкнула. Оно и вправду недалеко, если дорогу знать, но вот человеку постороннему на этой самой дороге, представляющей собою одну тропу из многих, заблудиться проще простого.
— Не слушай ее, детонька, — старик добрался до калитки. — Пойдем, чайку попьем. У меня и медок свой. Передохнешь, а там уж и поедешь. Расписание у меня есть.
— Неудобно как-то, — замялась Тонечка.
— Да дойдет, молодая вон, ногастая, — соседка отступать не собиралась. — Будет тебе еще заминаться…
— Чай много не заминет. А ты, Анька, злая стала. Куда девочку посылаешь? Не сама ли
— Ой, Петрович, тебе бы…
— Мне бы… — проворчал дед, калитку отворяя. — Заходи и не думай. Никуда-то тебя я не пущу!
И клюкой своей о дорожку стукнул для пущей серьезности. Тонечка и вошла, как была, бочком. Потупилась. В сумочку свою вцепилась обеими руками.
— …не захочет, ничего-то… — соседка продолжала ворчать, но больше для порядка.
— Иди в дом, милая.
В доме пахло розами и медом. Цветы эти, кажется, заняли все свободное пространство. Они поселились на обивке старого дивана, на полотняных шторках, отделявших кухоньку от комнаты, на покрывалах и наволочках. Они забрались под рамы, тесня старые выцветшие фото. И в обилии этих цветов Антонине стало… не по себе.
— Привезла? — сухо поинтересовался дед, теряя всякую умильность. Спина его распрямилась, плечи раздались, и стало очевидно, что вовсе не так уж стар Ефим Петрович, более известный в узких кругах, как Отвертка.
— Да, — Антонина тоже скинула маску, причем с немалым облегчением.
И Отвертка понял.
Хмыкнул.
— Баили, что хороша у Лисы дочка, но не думал, что настолько… жаль, что с маменькою так оно вышло.
— Жаль, — сухо ответила Антонина, в обычном своем обличье счастливо свободная от ненужных эмоций.
Пакет она положила на стол и благоразумно убрала руки, чем заработала еще один одобрительный кивок. А ведь верный человечек — настолько, насколько вообще можно говорить о верности среди воровского отребья — шепнул, что к Антонине приглядываются, и потому нужно себя держать.
Она и держала.
Всегда.
— Не интересно, что там?
— Интересно, — Антонина сумела выдержать взгляд и поморщилась слегка, ибо использовал старик силу, а значит, верно поговаривали, будто Отвертка вовсе не так прост, каким пытается казаться. Находились и те, кто утверждал, будто он и вовсе маг из числа первых, из тех, кому места в новом мире не нашлось. Вот сам и нашел.
— Хорошо, — сказал он. — Хорошо, что не врешь… не лезла?
— Нет.
— Сумела, стало быть, любопытство смирить? Пойдем-ка и вправду чайку попьем. Сам травы собираю.
И усмехнулся так, что по спине мурашки побежали, и подумалось, что травы, они всякими быть могут, и что многое сотворить способны, что с человеком, что…
Печурка тоже была расписана розами, как и старенькие чашки. Антонине досталась сколотая, с трещиной по ручке. А к ней блюдце с медом.
— Ну, рассказывай.
Пакет Отвертка прихватил с собой, поставил между банкой с медом и другой, в которой подернулось уже пленочкой прошлогоднее варенье.
— Что именно рассказывать?