Коммунисты
Шрифт:
Я считаю, что нас обвиняют не потому, что мы действительно в чем-либо виноваты, а потому, что мы всегда резко нападали на несправедливость…
Я знаю, нас судят за то, что мы призвали народ к борьбе за свое освобождение, за свободу, против грабительской кровавой войны, за превращение империалистической войны в гражданскую, за свержение ненавистного помещичье-капиталистического строя, который порождает империалистические войны…
Нас судят за стойкую защиту прав народа. Мы глубоко верим в наш народ и надеемся, что он нас освободит!
Трусливую речь произнес на суде Каменев. Он не должен был выступать, но малодушие толкнуло его испросить у суда слова в свое оправдание. Петровский по этому поводу писал: «…На суде особенно позорно вел себя Каменев (Розенфельд) — этот заядлый враг, предавший партию и интересы революции. Нарушив наше решение о том, что, кроме меня, никто из подсудимых не будет выступать, он на суде отказался от всех принципов большевизма, скатился на позицию меньшевиков-оборонцев, доказывая свою солидарность с социал-шовинистом Иорданским. Ленин заклеймил предательство Каменева на суде…»
На четвертый день процесса суд огласил приговор. Царские судьи не смогли подвести рабочих депутатов под виселицу или каторгу. Депутаты Петровский, Муранов, Шагов, Самойлов, Бадаев, а также Каменев, Яковлев, Воронин и Линде были лишены всех прав и состояния и приговорены к пожизненному поселению в далекие края Сибири…
Осужденных после оглашения приговора отвели в тюрьму. С наступлением весны им предстоял длинный, изнурительный путь по дорогам Сибири в суровый Туруханский край.
Суд над большевистской думской фракцией оказал большое революционизирующее воздействие на широкие массы рабочего класса.
Владимир Ильич Ленин писал, что этот суд впервые дал открытый, в миллионном количестве экземпляров распространенный по России объективный материал в важнейшем, основном, актуальнейшем вопросе — об отношении к войне разных классов российского общества; суд доказал, что передовые представители пролетариата в России не только враждебны шовинизму вообще, но и, в частности, разделяют как раз позицию большевистского печатного органа — газеты «Правда».
Владимир Ильич очень высоко оценил мужественное поведение депутатов-большевиков на суде. «Все сознательные рабочие Россия, — писал Ленин в те дни, — стоят на стороне Российской социал-демократической рабочей фракции в Государственной думе (Петровского, Бадаева, Муранова, Самойлова и Шагова), которые сосланы царизмом в Сибирь за революционную пропаганду против войны и против правительства. Только в такой революционной пропаганде и революционной деятельности, ведущей к возмущению масс, лежит спасение человечества от ужасов современной войны и грядущих войн».
В другой своей статье Ленин опять возвращается к той же мысли, называя славные имена бойцов партии:
«Уже месяцы вожди рабочего класса России томятся в Сибири, но дело их не разрушено, их работа в том же направлении продолжается сознательными рабочими всей России».
Свердлов восхищался Петровским и осуждал малодушие Каменева на суде. В письме к Л. Н. Дилевской Свердлов писал, имея в виду Каменева: «…Надо было совершенно отбросить мысль получить минимальный приговор. Но что за хороший тип Петровский! Прелесть! Удивительная чистота, искренность, преданность своему долгу, делу. Именно таким он и остался у меня в памяти по личным впечатлениям. И рос он прямо-таки на глазах. Письма его обнаруживали этот рост. За него не страшно. Он удержится на высоте…»
В арестантском вагоне, под охраной ссыльных привезли в Красноярск. Здесь в пересыльной тюрьме они ожидали отправки дальше, к месту пожизненного поселения — в село Монастырское Туруханского края. До него было от Красноярска более полутора тысяч верст по единственной дороге, связывающей этот край с миром, — реке Енисею. Ссыльных посадили вместе с охраной на дряхлый колесный пароходишко, и он, лениво шлепая по воде плицами, повез их и далекое изгнание.
Село Монастырское (ныне Туруханск) было административным центром Туруханского края. В нем насчитывалось сорок-пятьдесят домов. В селе было две лавчонки, школа, больница, церковь, полицейское управление с приставом во главе, мировой судья и каторжный острог с несколькими десятками стражников. А окрест, куда ни глянь, — тайга, тайга и тайга. Место на редкость глухое.
Когда пароходик с ссыльными, дошлепав до Монастырского, толкнулся бортом о пристань, ссыльные депутаты с радостным изумлением увидели, как к ним на лодке, махая рукой, ехал не кто иной, как Яков Михайлович Свердлов, их давний знакомый, прекрасный товарищ, член ЦК партии. Уже на берегу после крепких объятий и троекратных поцелуев Петровский с удивлением сказал:
— Мы знали, что вы где-то здесь, но не ожидали, что так близко от нас!
Оказалось, что Свердлов, сосланный в эти края еще раньше, узнал о дне прибытия в Монастырское питерцев и поспешил их встретить. Тут же Яков Михайлович познакомил их с другими ссыльными большевиками — Спандарьяном, Масленниковым, Сергушевым.
— Ну, — смеясь и поблескивая на солнце стеклышками пенсне, сказал приезжим Свердлов, — завершили успешно свой круг работы на пользу революции и рабочего класса, теперь, дорогие гости, пожалуйте в нашу дружную семью!
По дороге к дому, где жил Свердлов, «хозяева» затормошили «гостей» расспросами о Питере и судебном процессе, о новостях в стране и в партии, о том, что написал нового Ленин и как они перенесли утомительнейшую дорогу от Петрограда до Туруханского края, и еще о многом другом.
Вместе с депутатами-думцами прибыли и поселились здесь же Каменев, Яковлев, Воронин и Линде.
Приезд Петровского и других большевиков вызвал волнующий интерес у всех здешних ссыльных социал-демократов — они знали и следили за ходом судебного процесса по газетам. Но хотелось знать о нем и обо всем, что творилось в России вокруг процесса, из уст самих осужденных. Ведь когтистая лапа цензуры выдирала из газетных сообщений (а ссыльные только ими и могли пользоваться) все, что казалось правительству вредным и опасным.