«Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов
Шрифт:
Если изучение будущего, которое будет реализовано, задача футурологов, то изучение идей футурологов зачастую происходит постфактум. В качестве альтернативы, необходимой для разграничения смысловых полей, можно ввести термин «футурография», который будет обозначать исследования, связанные с изучением образов будущего, в отличие от «футурологии», которая изучает будущее в его становлении.
Вторая проблема связана с особенностями изучения как всей советской истории в целом, так и хрущевского периода в частности. Часто к периоду рубежа 1950-1960-х гг., с легкой руки И. Эренбурга, применяют термин «оттепель». Недостаток этого публицистического определения заключается не только в том, что его очень сложно дифференцировать, например указать даты начала и конца, но прежде всего в самой сути понятия. Как правило, «оттепель» связывают с ослаблением тоталитарного режима в СССР после смерти И. В. Сталина: появилось больше свободы, расширились горизонты общественной жизни и т. д., то есть после «сталинских заморозков» наступила, пусть и кратковременная, но «хрущевская оттепель». Поскольку доклад Н. С. Хрущева о «культе личности» на XX съезде КПСС и последующая десталинизация являются одной из главных тем при изучении деятельности Никиты Сергеевича на посту первого секретаря, можно сказать, что как за Гамлетом видна тень его отца,
В изучении истории СССР существует огромный перекос в сторону сталинизма. Оценивая чрезмерное увлечение Сталиным многих историков-тоталитаристов, М. Левин пишет: «”Пересталинизация” советской истории, расширение ее в прошлое и будущее является общей практикой» [6] . Очевидно, это связано с историей становления изучения Советского Союза. В СССР история КПСС, ставшая фактическим аналогом отечественной истории после 1917 г., была переплетена с идеологией, и работы историков сейчас, в большинстве своем, рассматриваются только как источник фактографического материала, который нуждается в очистке от идеолого-теоретических напластований. Современный российский историк, занимающийся советским периодом, как витязь на распутье, выбирает один из путей: 1) уйти в голые факты и отказаться от излишнего философствования, приняв своеобразный вариант неопозитивизма;2) рассматривать историю как политический инструмент и стать или апологетом или критиком советской системы, подгоняя факты под нужную схему; 3) приобщиться к зарубежной традиции советологии с ее подходами и темами. На Западе, прежде всего в англо-саксонских странах, советология обязана своим рождением «холодной войне». Необходимость изучить своего противника вызвала рост количества исследований и оформление теоретических подходов. Тоталитаристы и ревизионисты главным объектом своего внимания считают СССР времен И. В. Сталина, поскольку, по их мнению, именно тогда складывались основы советской системы [7] . Такой подход находит свое негативное отражение и в современных работах, как отечественных, так и зарубежных, где сталинской эпохе зачастую отводится места больше, чем остальным периодам вместе взятым, тем самым фактически ставится знак равенства между историей СССР и сталинизмом. Сталину и его времени посвящено значительное количество книг, при этом крупных исследований по периоду после 1950-х гг. появляется крайне мало. Существующие же работы, в основном, находятся в русле политической или экономической истории и не реализуют широкий спектр современной методологии. По словам Н. Митрохина, огромные лакуны в изучении данного периода скрыты за точкой зрения «шестидесятников» [8] .
6
Левин М. Советский век. М., 2008. С. 510.
7
Меньковский В. И. История и историография: Советский Союз 1930-х годов в трудах англо-американских историков и политологов. Минск, 2007. С. 288.
8
Митрохин Н. Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы. М., 2003. С. 7-8.
Думается, рубеж 1950-1960-х гг. следует рассматривать как самостоятельный исторический период, не забывая, конечно, о его генезисе. Неслучайно Л. Парфенов свой проект «Намедни: Наша эра» начинает с 1961 г., тем самым отмечая своеобразный рубеж в истории СССР. Помимо первого полета человека в космос, денежной реформы, выноса тела И. В. Сталина из Мавзолея, это и год принятия новой Программы партии. III Программа КПСС интересна не только сама по себе (хотя существует необходимость заново открывать историю КПСС как отдельную исследовательскую тему), но и как центр притяжения различных идей эпохи. Это определяет структуру данной книги, которая предполагалась как система смысловых кругов вокруг одного документа, представляющего собой законченный текст.
Первый круг – официальные представления о будущем на рубеже 1950-1960-х гг. Как официальный документ III Программа КПСС хорошо изучена, историю ее создания в своих работах затрагивали Н. А. Барсуков [9] , Ф. М. Бурлацкий [10] , Е. Гапова [11] , Т. Ю. Луцина [12] , У. Таубман [13] , А. Титов [14] , С. Н. Хрущев [15] и др. В основном авторы сосредоточивали внимание на ходе разработки и принятия документа, на участии Н. С. Хрущева в процессе редактирования Программы и анализе ее основных положений.
9
Барсуков Н. А. Указ. соч.
10
Бурлацкий Ф. М. Глоток свободы. М., 1997. Кн. 1.
11
Gapova E. «The Party Solemnly Proclaims: The Present Generation of Soviet People Shall Live In Communism»: The Rhetoric of Utopia in the Khrushchev Era // Sots-Speak: Regimes of Language under Socialism. URL: http://slavic.princeton.edu/upload/sots-speak/Gapova.pdf
12
Луцина Т Ю. Миф «развернутого строительства коммунизма» в советском обществе в середине 50-х – начале 60-х годов: Дисс. … канд. ист. наук. Ижевск, 2002.
13
Таубман У. Хрущев. М., 2008.
14
Titov A. The 1961 Party Programme in the context of Khrushchev’s reforms // Soviet State and Society under Nikita Khrushchev. London, 2009.
15
Хрущев С. Н. Никита Хрущев: реформатор. М., 2010.
Второй круг составляют идеи, а точнее их репрезентации, связанные с III Программой КПСС, но выходящие за ее непосредственные границы. Широкий круг текстов, которые затрагиваются во второй главе, обусловлен стремлением не замыкаться в рамках традиционной источниковой базы и избежать перекосов при составлении списка источников. К сожалению, среди историков чрезвычайно распространен «архивный фетишизм», когда архивные материалы рассматриваются чуть ли не как единственный тип источников. Часто работа оценивается по количеству фондов и дел, использованных в ней (особенно это касается диссертаций). Архивы обладают огромным потенциалом и вряд ли серьезное исследование возможно без использования информации, добытой из пыльных архивных папок. Однако необходимо осознавать, что архивные данные не являются «философским камнем» истории, превращающим любое сочинение в золото.
Противоположный подход к источниковой базе можно вывести из практики славистики, когда литературные произведения рассматриваются как энциклопедия русской / советской жизни. Обладая обширной «книжной полкой», можно, удачно подбирая цитаты, написать работу практически по любой теме, не вставая с домашнего кресла. С развитием интернет-технологий это становится еще проще, поскольку, просмотрев многочисленные форумы и интернет-дневники, в текст можно добавить и реакцию зрителей / читателей. Стараясь не впадать в обе крайности, я стремился различные типы источников дополнить друг другом. Широкий контекст позволяет точнее уловить «дух времени», представить более объемную картину происходившего.
Необходимо обратить внимание на крайне важный для данной книги термин – «медиатор» [16] . Идея обратной связи власти и населения не нова, но и в современных работах часто можно встретить подход, согласно которому население предстает пассивным реципиентом властных инициатив. Несмотря на всю специфику советской системы, элементы публичности в ней присутствовали [17] , а следовательно, существовала необходимость не просто переводить официальный дискурс на общедоступный язык, но и создавать каналы для ответной реакции. Такие каналы были не только явными, в форме отчетов партийных организаций или сводок правоохранительных органов, но и «скрытыми».
16
Подробнее о нем будет сказано во второй главе.
17
Отметим, что тема публичной политики в СССР практически не разработана, но при этом крайне интересна.
В связи с тем, что во второй главе затрагивается значительное количество тем, сложно составить умеренный библиографический список. Можно выделить спорную с точки зрения точности, но чрезвычайно популярную книгу П. Вайля и А. Гениса [18] , в которой авторы со свойственным им публицистическим талантом дают обзор наиболее значимых, по их мнению, явлений 1960-х гг.
Третий смысловой круг должен представить, как идея коммунистического строительства понималась населением СССР. Идея «человека-винтика», как бы она ни была близка сторонникам тоталитарного подхода, вряд ли могла быть реализована хоть в одной стране. Население всегда было важным элементом советской системы, хотя оно нечасто выступало активным игроком на политическом поле. Но, как известно, зрители являются важной частью спортивных соревнований, а для политики это верно вдвойне.
18
Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М., 1998.
Группы людей или отдельные индивиды могут активно участвовать в переосмыслении идей, транслируемых властью. Продукт рецепции часто даже входил в противоречие с официальным дискурсом. Но это не значит, что ситуацию нужно представлять как борьбу противоположностей, когда сторонники советской власти противостояли ее противникам. «Антисоветские выступления», как организованные, так и спонтанные, были частью советской действительности, но о широком распространении протеста речь не идет [19] . Точнее говорить о «разномыслии», когда мнение, отличное от линии партии, не означает антисоветских взглядов. Существовало множество ролей, которые мог примерить советский гражданин: активист, попутчик, противник и т. д.
19
Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 19531982 гг. М., 2005; Кулевиг Э. Народный протест в хрущевскую эпоху. Девять рассказов о неповиновении в СССР. М., 2009; Козлов В. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве. 1953 – начало 1980-х гг. М., 2010.
К сожалению, в данной работе не удалось отразить национальную специфику регионов, хотя думается, что она существовала. Скорее всего, жители Прибалтики по-другому воспринимали информацию о принятии новой Программы партии, нежели жители Кавказа или Средней Азии. Вообще, тема регионов – это еще одно из многочисленных белых пятен в истории СССР.
Среди работ в этом смысловом круге первое место занимают два социологических исследования Ю. В. Аксютина [20] и Б. А. Грушина [21] . Не вдаваясь в рассуждения о плюсах и минусах каждой из работ, отметим, что это фактически единственные срезы общественного мнения в изучаемый период. Их можно дополнить материалами «всенародного обсуждения Программы партии». В значительной архивной коллекции можно найти широкий спектр мнений, которые в полной мере не могут охватить все проявления рецепции, но составить общую картину позволяют [22] .
20
Аксютин Ю. В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. М., 2004.
21
Грушин Б. А. Четыре жизни России в зеркале опросов: Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина. М., 2001. Кн. 1: Эпоха Хрущева.
22
В связи с коммунистическими ожиданиями населения на ум приходит одна из работ В. Белоброва и О. Попова из серии «Упущенные возможности»: лирический герой пишет из будущего своему умершему брату Коле с сожалением о том, что на Марс не улетели и коммунизм не построили. Возможно, это одна из многих забытых трагедий нашей страны.