Коммунизм
Шрифт:
— Виталик! — Сидельников тяжело вздохнул. — То, что я не жил с вами, не значит, что я отношусь к тебе как к чужому человеку. Я все эти годы интересовался твоей жизнью, помогал по мере сил. Помнишь, тот целлофановый пакет с пачкой денег внутри, который ты нашёл в почтовом ящике? Он не просто так там появился.
— Это был ты? Спасибо. Мы с пацанами знатно покуражились. Вроде бы именно тогда я первый раз попробовал бухло.
— Вообще-то можно было найти им применение и получше.
Я исподлобья рассматривал его профиль. Неужели я похож на него? Нет, никакого сходства. Или просто мне не понять со стороны?
— Если бы мать знала, что ты так приподнялся, она бы руки на себя наложила от отчаяния.
— Да брось! Разве я приподнялся? Если хочешь знать, я пошёл в бизнес от отчаяния. Я кость от кости советский человек, мне противны все эти меркантильные рыночные отношения. Не просто же так я начал борьбу с капиталистической системой.
— Ты с коллегами придумал отменное ноу-хау. Новая трансформация сетевого маркетинга! Под видом борьбы за социалистические ценности создать собственную армию. И конкурентов можно эффективно пугать, и на бирже играть. Провели атаку на банки — получай барыши от падения курса акций. Постреляли в центре Москвы — с должностей полетели неугодные министры.
— Ой, как ты не прав! — Сидельников был искренне возмущён. — Ты абсолютно не прав. То, что в руководстве Комитета находятся в том числе и предприниматели, ни о чём не говорит. Незрелая, подростковая позиция рассуждать так, как ты. У людей по-разному складывается жизнь, кто-то идёт в науку, кто-то в искусство, кто-то в бизнес. Ты же осведомлённый человек, ты должен знать, что в Политбюро кроме бизнесменов есть и учёные, и деятели культуры. Главное заключается в том, что все мы боремся за лучшую жизнь для всего народа. Да, такую организацию на голом энтузиазме невозможно создать. Нужна постоянная материальная подпитка. Откуда её взять, скажи мне? Неоткуда. Но есть честные люди, обеспокоенные судьбой страны. Они могли бы заработать миллионы и жить в своё удовольствие. Но нет, они видят, что страна катится в пропасть, что весь мир катится в пропасть и пытаются что-то сделать, как-то остановить этот процесс. Ты думаешь, я прирос к своему бизнесу и жить без него не смогу? Да я не задумываясь откажусь от него, если только в России произойдут какие-то подвижки к лучшему! Просто мы вынуждены погружаться в зло, работать в этой капиталистической экономике, вылавливать в её мутных реках пропитание для себя, и всё это ради светлого будущего человечества. Невозможно оставаться гордым и честным, когда начинаешь борьбу. Все гордые и честные сидят на диванах, чешут задницу и наблюдают за борьбой со стороны. А мы вынуждены вариться в этом адском котле, зато нашими стараниями мы даём людям возможность увидеть другую реальность, альтернативу. Мы зовём их за собой.
— Очень убедительное выступление, — покивал я.
— Не будь таким циничным! — воскликнул Сидельников. — Вот ты-то почему пошёл в КОРКИ, если весь такой правильный из себя?
— Видимо, это наследственные гены, — ответил я и увидел, как он морщится ещё сильнее. — Ну ладно, — я решил быть менее колючим, пожалел его что ли? — Просто мне было наплевать с кем и как делать революцию. Потому что на самом деле это, прежде всего, моя личная революция, моя собственная борьба. Ты говоришь «погрузиться в зло»? Да, пожалуй, именно так я это и воспринимал. Неважно как, неважно какими методами, неважно с кем — главное приближаться к поставленной цели. Хоть на миллиметр, но приближаться. Не жалеть никого: ни себя, ни окружающих. Если надо, положить всех ради светлой и высокой цели. Только так можно что-то изменить в этом мире, правда?
Он вроде бы и соглашался со мной, но не вполне. Помолчав, высказал что-то вроде упрёка:
— Ну, ты-то у нас погрузился в зло на всю катушку. Совсем с петель слетел. Хоть ты и мой сын, но я поражён и шокирован тем, как легко ты оставляешь за собой трупы.
— Я только защищался! — воскликнул я. — Я не могу ждать как баран своей участи и послушно блеять, когда меня приходят убивать.
— Ты не должен был трогать того профессора.
— У вас были на него планы?
— Может быть, но не в этом дело. Тебе никто не давал на это санкций. Ты же должен понимать, что организация — это, прежде всего, дисциплина.
— Хорошо, за профессора я готов был ответить, но откуда взялись обвинения в убийстве Гарибальди? Он погиб в результате несчастного случая, я и думать не мог желать ему смерти.
— Это слишком туманная история. Насколько я знаю, твой знакомый Никита Костиков дал показания, в которых ты выступал как заинтересованное в его смерти лицо.
— Вон оно что! Хотя нет, не верю: его заставили дать такие показания. Заставили силой.
Одинокий ничего не ответил на это, и я понял, что возразить ему нечего.
— Ну так чего же ты ждёшь? — спросил я. — Позови своих головорезов, пусть они пристрелят меня. Политбюро выразит тебе благодарность.
Он вздохнул.
— К сожалению, я был в отъезде, когда проходило заседание трибунала. Я бы не допустил такого решения. Нашлись люди, которые очень сильно захотели от тебя избавиться. Но ты всё-таки мой сын. Я распорядился задержать тебя не для того, чтобы причинить вред, а чтобы помочь.
— Ага, ты решил помочь, когда меня чуть не убили три раза!
— Знаешь ли, не всё быстро делается. Надо собрать надёжных людей, потому что не каждому можно довериться, вычислить твоё местонахождение. Ты опять заставляешь меня оправдываться, мне это совсем не нравится. Но если хочешь знать, у меня всё это время сердце кровью обливалось. Тебе этого не понять, но я бы не простил себе, если б не смог тебе помочь.
— Да ладно, брось! Кроме меня у тебя трое детей. Одним больше, одним меньше — тем более, если я отрезанный ломоть.
— Не говори так, ты не отрезанный ломоть. Я следил за тобой все эти годы, радовался, переживал. У меня слёзы по щекам текли, когда мои люди приносили твои фотографии: вот ты идёшь по улице, вот качаешься на качелях, вот ешь мороженое. Когда ты попал в КОРКИ, я испытал шок: нет, это невозможно, думал я, нельзя позволить ему пропасть здесь. И одновременно радовался за тебя: у меня вырос хороший сын, он умеет отличить добро от зла, он встал на путь борьбы.
— Я сейчас расплачусь.
— Э-э, да что я тебе объясняю всё это! — раздосадовано взмахнул Сидельников рукой. — У тебя нет детей, разве тебе понять.
Я снова отхлебнул из бутыли воду.
— Ну и какие у тебя планы? — спросил у него. — Что собираешься со мной делать?
— С тобой может быть только один план: отправить тебя за границу. Сделаю тебе паспорт на другое имя, дам денег. О стране сам подумай, на конкретном варианте не настаиваю. Будешь жить тихо, мирно, устроишься на работу. О революции придётся забыть, ты сейчас вне игры. Если в Комитете узнают, где ты, то достанут и за границей. Так что высовываться нельзя.
Я почувствовал в груди жжение и смутное очертание Возможности. Возможности осуществления сокровенных желаний.
— Есть место, где меня никто не достанет, — сказал ему тихо. — Помоги мне отправиться туда.
— Что это за место?
— Советский Союз!
— Хех, Советский Союз!.. — воскликнул он. — Кто же тебя туда пустит?
— Я подавал заявку на эмиграцию. Сегодня утром мне позвонили и сообщили, что она удовлетворена. Завтра я должен явиться на встречу.
— Удовлетворена?! Подожди, подожди, а не провокация ли это? Может быть, тебя просто-напросто выцепляют так? Я же не в курсе всех операций Комитета. Да это и не Комитет может, а ФСБ. Вдруг ты находишься у них в разработке?