Комната с заколоченными ставнями
Шрифт:
Вообще же Эбнер не мог отделаться от ощущения, что рукопись, которую он держал сейчас в руках, создавалась Лютером в качестве черновой. Дед наверняка намеревался когда-нибудь возвратиться к этим записям и оформить их в надлежащем виде; в теперешнем же своем обличье они были неряшливы и фрагментарны, а их смысл доступен только тому, кто обладал ключевой информацией о тайне рода Уэтли. Стиль изложения был бесстрастен и лаконичен, однако в последних сообщениях уже явственно сквозили тревожные нотки:
"Пропала Эйда Уилкерсон. Остался след будто ее тело тащили волоком. В Данвиче паника. Джон Сойер грозил мне кулаком стоя на другой стороне улицы, где я не мог его достать".
"Понедельник. На этот раз Ховард Уилли. Нашли только ногу, обутую в башмак!"
Подобравшись к концу рукописи, Эбнер вынужден был с сожалением констатировать, что в ней недостает многих страниц: они были вырваны рукой деда Лютера вырваны в исступлении, с корнем, хотя ничто, казалось бы, не указывало на причину столь неожиданной ярости. Да, это мог сделать только Лютер Уэтли видно, почувствовав, что написал лишнее, он решил изъять из тетради факты, проливавшие свет на тайну заточения несчастной тети Сари, дабы вконец запутать того, в чьих руках окажутся эти заметки. Что ж, это ему удалось на славу, подумал Эбнер.
Он продолжил чтение уцелевших записей. В следующей фразе опять говорилось о загадочном "Р.":
"Р. наконец-то вернулся". И затем: "Заколотил ставни в комнате Сари". Последняя же запись выглядела следующим образом: "Когда он сбросит вес, держать его на строгой диете и регулировать размеры".
Пожалуй, эта фраза была самой непонятной из всех. "Он" это и есть "Р." либо это кто-то другой? И кем бы "он" ни был, зачем понадобилось держать "его" на диете? И что имел в виду старик Лютер под "регулированием размеров"? Эти вопросы казались Эбнеру совершенно неразрешимыми, и даже прочитанные им письма и записи ни на йоту не приблизили его к разгадке этой несусветной галиматьи.
Эбнер в раздражении отодвинул в сторону гроссбух, с трудом подавляя в себе желание спалить его в камине. Дедовских записей, на которые он возлагал такие большие надежды, оказалось явно недостаточно для того, чтобы раскрыть обитавшую в этих старых стенах зловещую тайну рода Уэтли. Его раздражение усиливалось зародившимся в душе смутным страхом он чувствовал, что малейшее промедление в разгадке этой тайны может обернуться для него самым печальным образом.
Он выглянул в окно. На Данвич уже опустилась безлунная летняя ночь; всепроникающий гам лягушек и козодоев привычно оглушил его. Отбросив надоедливые мысли, крутившиеся вокруг только что прочитанного дедовского дневника, он принялся лихорадочно вспоминать бытовавшие в его семье старинные предания и поверья. Козодои... совы... лягушки... крики в ночи... кажется, песнь совы означала чью-то скорую смерть?.. Мысли о лягушках невольно вызвали в его сознании ассоциации с кланом Маршей, представители которого, если верить найденным в доме старого Лютера письмам, так походили на этих земноводных. Он вдруг явственно представил себе уродливые, карикатурные физиономии своей дальней иннсмутской родни и вздрогнул от охватившего его отвращения.
Как ни странно, именно эта, казалось бы, совершенно случайная мысль о лягушках вызвала у него душе непередаваемый испуг. Душераздирающие вопля амфибий заполнили всю округу и что-то невероятно зловещее почудилось Эбнеру в их несмолкающем хоре. Он пытался успокоить себя: эти ничем не примечательные твари всегда в изобилии водились в здешних местах, и, может статься, участок вокруг старинного дома с мельницей был облюбован ими еще задолго до его приезда в Данвич. Разумеется, его присутствие здесь ни при чем огромное количество амфибий объяснялось просто-напросто близостью Мискатоника и множеством заболоченных участков вдоль его русла.
Возникшее в душе Эбнера раздражение понемногу прошло; следом за ним улетучились и нелепые страхи, вызванные лягушачьими воплями. Сейчас он чувствовал только усталость. Взяв со стола дедовский дневник, он бережно уложил его в один из своих чемоданов, намереваясь еще раз просмотреть все записи в более спокойной обстановке он еще не терял надежды на раскрытие тайны старого особняка и заколоченной комнаты над мельницей. Все равно где-то есть ключ к разгадке; во всяком случае, если в округе имели место какие-то ужасные события, то они наверняка должны найти отражение в свидетельствах более подробных, нежели скупые, невразумительные заметки Лютера Уэтли. Но где добыть эти свидетельства? В разговорах с обитателями Данвича? Об этом нечего было и думать Эбнер уже заранее знал, что их реакцией будет упрямое и непреодолимое молчание: никто из них не станет выговариваться перед странным городским чужаком, каким в их глазах, несмотря на какие бы то ни было родственные узы, был Эбнер Уэтли, внук покойного Лютера.
И тогда он вспомнил о кипах старых газет, которые собирался сжечь. Усталость отступила прочь; не теряя времени, он принес в комнату несколько связок "Эйлсбери Трэнскрипт" в этой газете существовала специальная рубрика под названием "Новости из Данвича" и после часа лихорадочных поисков отложил в сторону три статьи, которые заинтересовали его тем, что перекликались с записями деда Лютера. Первая заметка шла под заголо вком: "ДАНВИЧ: ОВЦЫ И КОРОВЫ ПАЛИ ЖЕРТВАМИ ДИКОГО ЖИВОТНОГО". Вот что в ней говорилось:
"Несколько овец и коров, содержавшихся на отдаленной ферме в предместьях Данвича, стали жертвами нападения неустановленного дикого зверя. Следы, обнаруженные на месте побоища, позволяют предположить, что нападение совершено хищником довольно крупных размеров, однако д-р Бетнэлл, профессор антропологии Мискатоникского университета, считает, что злодеяние вполне могло быть совершено стаей волков, которая, вероятно, обитает где-нибудь в безлюдной холмистой местности недалеко от Данвича. Специалисты утверждают, что, судя по оставленным следам, нападавшее животное не относится ни к одному из известных видов, обитающих на восточном побережье Северной Америки. Власти графства ведут расследование".
Эбнер внимательно просмотрел другие газеты, но так и не нашел продолжения этой истории. Тогда он обратился ко второй статье:
"Эйда Уилкерсон, 57-летняя вдова, жившая на отшибе в своем доме на берегу Мискатоника, вероятно, стала жертвой преступления. Это произошло три дня назад, когда она должна была нанести визит одному своему знакомому в Данвиче. Не дождавшись миссис Уилкерсон, тот решил навестить ее сам и обнаружил у нее в доме страшный беспорядок. Входная дверь была взломана, мебель в комнатах перевернута и искорежена, как будто там происходила отчаянная борьба. Сама же Эйда Уилкерсон бесследно исчезла. Свидетели отмечают, помимо всего прочего, такую деталь, как сильнейший мускусный запах, распространявшийся на довольно большое расстояние вокруг дома. О дальнейшей судьбе миссис Уилкерсон до, сих пор не поступало никаких известий".
В следующих двух абзацах коротко сообщалось, что власти пока не могут сказать ничего определенного по поводу случившегося. И на этот раз возникли гипотезы о "крупном животном" и о волчьей стае; это частично объяснялось тем фактом, что у исчезнувшей леди в равной степени не было ни врагов, ни денег, а следовательно, не было и сколько-нибудь серьезных мотивов убивать или похищать ее.
После этого Эбнер перешел к отчету об убийстве Ховарда Уилли, который подавался под заголовком "КОШМАРНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ДАНВИЧЕ":