Комната старинных ключей

Михалкова Елена Ивановна

– И для гостей тоже, – туманно ответил тот. – Пожалуйста.

С этими словами он распахнул крайнюю дверь. Сгорая от любопытства, Полина заглянула внутрь.

Комната оказалась квадратной, небольшой, но с высоким потолком и очень светлой. По углам – два вместительных шкафа, на стене огромное зеркало в старинной оправе, у окна – диван и небольшой письменный стол. Узкая дверь справа, очевидно, вела в душевую.

Полина подошла к окну, выходившему на задний двор. Первое, что она заметила – оранжерею, похожую на кусок льда, не растаявший после зимы в глубине

сада. Внутри буйствовала зелень с вкраплениями пятен розового, бордового, желтого.

– Там цветы! – восхитилась Полина. – Как много! Что это – орхидеи?

– Розы, – с отвращением уронил Василий. «Как будто у него личная неприязнь к розам», – подумала Полина, но в следующую секунду сообразила, что неприязнь у него не к цветам, а к ней.

Ну и пусть! Она еще раз оглядела комнату и совершенно успокоилась: мило, уютно и в тысячу раз лучше, чем там, где она жила.

Осталось только услышать распоряжения от Ковальского.

Полина подняла глаза на Василия.

– Когда вернется… Доктор?

– Скорее всего, к двум часам, – сухо проинформировал тот. – Через час в кухне будет накрыт для вас обед. Я могу быть еще чем-нибудь полезен?

– Нет, спасибо, – рассеянно поблагодарила Полина.

Василий кивнул и вышел.

Но едва за ним закрылась дверь, девушка спохватилась.

– Постойте! – Она высунулась в коридор. – Послушайте, Василий…

Шофер нехотя остановился.

– Я хотела узнать… Та экономка, что была до меня… Она давно уволилась?

Лицо Василия осталось непроницаемым, но Полине показалось, что в глубине темных глаз что-то мелькнуло.

– Она не увольнялась, – сказал он. – К тому же это была не она.

– А кто? – глуповато спросила Полина.

– Он. Эконом.

И, решив, что ответил исчерпывающе, Василий направился к лестнице.

Но Полиной овладело упрямство. К тому же ей хотелось прояснить хотя бы этот несложный вопрос.

– А если он не уволился, то что с ним случилось? – громко спросила она у спины водителя.

Василий на секунду задержался, прежде чем свернуть на лестницу. Полине показалось, что сейчас он уйдет, ничего не сказав.

Но тот снизошел до ответа.

– Нам с Доктором это неизвестно.

– То есть как – неизвестно? – пробормотала Полина. – А кому известно? Он что, пропал?

И тут водитель все-таки повернулся к ней. Хотя их разделяло не меньше десяти метров, Полина готова была поклясться, что в его глазах светилось злорадство.

– Может быть, и пропал. Но я предполагаю, что он сбежал.

– Сбежал. Сбежал-сбежал-сбежал! Сбежаа-ал?! – бормотала Полина на разные лады, доставая вещи из чемодана. Чемодан, раскрыв пасть, покорно слушал.

«Им с Доктором это неизвестно! Ха!»

Полина выпрямилась, обличительно вытянула вперед руку и произнесла краткий, но выразительный монолог. Суть его сводилась к тому, что нельзя доводить экономов и экономок до такого состояния, чтобы они сбегали от работодателей.

Но потом ее осенила новая мысль.

– Может, он просто пугает меня? – спросила она у чемодана. – Хочет, чтобы

я побыстрее убралась отсюда? Ну уж нет, не получится. Я не сбегу и не пропаду.

Полина повесила пальто в шкаф, разложила свитера, выставила в ванной скляночки с кремами. Оторопь, вызванная словами Василия, понемногу растворялась в хлопотах.

«Нужно потихоньку обживать это место. Пока все непривычно, но это пройдет со временем. Главное – вести себя уверенно».

Девушка открыла второй шкаф и с удивлением уставилась на длинное клетчатое платье, висевшее внутри. К вешалке прилагалась бирка с надписью «Униформа». Полина вынула платье, потрогала ткань… Никаких сомнений: вещь совершенно новая.

«Это мне?»

Встав перед зеркалом, Полина приложила к себе платье. Серо-голубая клетка, надо признать, ей шла.

Но, разглядывая свое отражение, девушка внезапно поняла, что ее жизнь в этом доме не будет простой. Она еще не приступила к работе, а ей уже не нравится такое начало. Кто выбирал для нее это платье? Не сам же Ковальский поехал вчера вечером в магазин и приобрел его. И что, если оно не подойдет ей? Обтянет со всех сторон, и получится из Полины перевитая гусеница. А экономка не должна быть гусеницей! Она должна быть тонкой, как Мэри Поппинс, с прямой спиной и осиной талией!

Полина вздохнула: делать нечего, придется подчиниться молчаливому указанию Ковальского.

Она переоделась в платье и с опаской посмотрела в зеркало.

Нет, пожалуй, не гусеница. Хуже: румяная толстуха с кудряшками. Ах, какой пошлый образ вместо вожделенной Мэри Поппинс: ни дать ни взять, девица с немецкого праздника «Октоберфест», какая-нибудь Гертруда, несущая пиво своему Гансу.

И, как назло, рукав у платья – три четверти. А это значит, что ее по-крестьянски крепкие запястья видны всему свету. «Колхозная порода», – говорил Дима. Да, так оно и есть.

Первым желанием Полины было немедленно сорвать с себя это платье, бесцеремонно навязанное хозяином. Она не будет его носить! В нем она похожа на колбасу в перетяжках! Нет, на перезревшего Купидона! Разве что лука и стрел не хватает…

Издеваясь над собой, девушка вскинула левую руку вверх, правую согнула в локте, точно прицеливаясь. И бросила взгляд в зеркало.

А в следующую секунду расхохоталась и смеялась до тех пор, пока на глазах не выступили слезы. Отражение было безжалостно к ней. Самого стойкого влюбленного этот Купидон испугал бы до икоты.

– Медвежата толстопятые, – пробормотала Полина, вспомнив старый детский стишок.

Что ж, толстопятые так толстопятые.

Вспышка помогла ей успокоиться, а жестокий смех отрезвил. Что бы она ни надела, все равно будет выглядеть несуразно. Так почему бы и не платье, раз уж господину Ковальскому хочется видеть свою экономку расчерченной в крупную клетку?

Полина поправила кружевной воротничок, вскинула голову. Будь что будет, но она начнет работать в этом доме.

Когда-то бабушка дала совет: «Если тебе тяжело, иди маленькими шагами». Тогда Полина не поняла, что это значит.