Комната
Шрифт:
— Давай составим список.
— Чтобы потом спустить его в унитаз?
Бабушка растерянно смотрит на меня:
— Нет, чтобы я могла позвонить в полицию.
— А они быстро привезут?
Она качает головой:
— Они привезут твои игрушки только после того, как закончат там свои дела.
Я в удивлении смотрю на нее.
— А полиция что, может войти в нашу комнату?
— Она, наверное, и сейчас работает там, — отвечает бабушка, — собирает улики.
— Какие улики?
— Ну, доказательство того, что там произошло, которые потом будут показаны судье. Снимки, отпечатки пальцев…
Составляя список, я думаю, стоит ли включать в него Дорожку, дырку под столом и отметки, которые мы с Ма сделали на двери. Потом я представляю себе судью, который рассматривает мой рисунок голубого осьминога.
Бабушка говорит, что грех терять такой прекрасный солнечный день, так что если я надену длинную рубашку, прочные ботинки, шапку, очки и намажу лицо кремом от загара, то мы сможем погулять в заднем дворе.
Она выдавливает крем себе на руку.
— Ты будешь командовать мне «Мажь» и «Стоп», когда тебе захочется. Как будто управляешь дисташкой.
Вот здорово! Бабушка начинает втирать мне крем в обратную сторону ладоней.
— Стоп! — командую я, а через минуту говорю: — Мажь! — И она снова начинает втирать. — Мажь!
Но бабушка останавливается:
— Ты хочешь, чтобы я продолжила?
— Да.
Она мажет мне лицо. Я боюсь, что она коснется кожи вокруг глаз, но она очень осторожна.
— Мажь.
— Но я уже смазала все, что нужно, Джек. Ты готов идти?
Бабушка выходит из дверей — стеклянной и сетчатой — и машет мне. Свет какой-то зигзагообразный. Мы стоим на деревянном настиле, похожем на палубу корабля. Он покрыт какими-то маленькими узелками. Бабушка говорит, что это, наверное, пыльца, облетевшая с дерева.
— Какого? — Я смотрю вверх и верчу головой.
— Я в них не разбираюсь.
В нашей комнате мы знали названия всех предметов, но в открытом мире их так много, что люди даже не знают их имен. Бабушка усаживается на деревянную скамейку. На земле валяются палки, которые ломаются, когда я на них наступаю, крошечные желтые листочки и полусгнившие бурые листья, которые, как говорит бабушка, Лео должен был убрать еще в ноябре.
— А у отчима есть работа?
— Нет, мы с ним рано ушли на пенсию, и теперь конечно же наши капиталы уменьшились…
— А что это значит?
Бабушка закрывает глаза и кладет голову на спинку скамьи.
— Да так, ничего, не забивай себе голову.
— А он скоро умрет?
Бабушка открывает глаза и в изумлении смотрит на меня.
— Или ты умрешь первой?
— Должна вам сказать, молодой человек, что мне всего лишь пятьдесят девять.
А Ма только двадцать шесть. Она пошла на поправку — означает ли это, что она скоро вернется ко мне?
— Никто не собирается умирать, так что не говори глупостей, — заявляет бабушка.
— А вот Ма говорила мне, что все люди когда-нибудь умрут.
Бабушка кривит рот, и морщинки на ее лице разбегаются в стороны, как солнечные лучики.
— Мы совсем недавно встретились, мистер, а вы уже торопитесь сказать нам «до свидания».
Я смотрю на зеленый участок двора.
— А где же гамак?
— Надо будет поискать его в подвале, раз тебя это так интересует. — И она со стоном встает со скамейки.
— Я пойду с тобой.
— Сиди уж, наслаждайся солнышком, я скоро вернусь.
Но я не сижу, а стою. Когда она уходит, наступает тишина, только среди деревьев изредка раздаются резкие крики, я думаю, это кричат птицы, но их не видно. Листья шелестят на ветру. Я слышу крик ребенка, наверное, это в соседнем дворе, позади большой изгороди, поскольку я не вижу этого ребенка. Поверх желтого лица Бога примостилось облако. Вдруг резко холодает. Мир все время меняет свою яркость, температуру и звуки, никогда не знаешь, каким он станет в следующую минуту. Облако какого-то серо-голубого цвета. Интересно, нет ли в нем дождя? Если на меня начнет падать дождь, я убегу в дом, чтобы моя кожа не промокла.
Вдруг я слышу звук ззззз и замечаю в цветах удивительное существо — живую пчелу. Огромная, вся в желто-черную полоску, она танцует прямо внутри цветка.
— Привет, — говорю я и прикасаюсь к ней пальцем, чтобы погладить, и тут…
Ай! Мне кажется, что моя рука взорвалась. Такой сильной боли я еще никогда не испытывал.
— Ма! — кричу я, мне больше всего хочется, чтобы она была сейчас рядом со мной, но ее нет ни во дворе, ни в моей голове. Ее нет нигде, я один на один с болью, болью, болью…