Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски
Шрифт:
– Нет. Я, например, собиралась по приезде пойти в тот ночной клуб, где мы были в первый день, и опять встретиться с тем негром. А вот теперь пообещаю и не поеду.
– Да нет же! Хорошо, я скажу тебе. Ты должна пообещать год не есть торты, булочки, белый хлеб и… халву.
– Ты с ума сошла!
– Значит, мы упадем, – констатировала Анька, и в этот момент самолет опять начало трясти.
– Ты не имеешь права решать за меня, что мне обещать Всевышнему, – шепотом сказала я Аньке.
– Мы упадем. И все из-за того,
– А почему на год? Значит, ты отказываешься от секса на месяц, а я от тортов, булочек, белого хлеба и халвы – на целый год? Где справедливость?
– Нет справедливости. Хорошо, обещай хотя бы на полгода.
– На месяц. Хорошо?
– На три, – сказала Анька и показала на пальцах цифру «три».
И я начала молиться:
«Господи, да, я дура, но я обещаю тебе, что если мы не разобьемся и не упадем сегодня, а благополучно прилетим на этом самолете в Йоханнесбург, то я три месяца не буду есть белый хлеб, булочки, торты и халву. И даже пообещаю тебе не заниматься сексом целый месяц. Только ты еще, если тебе не трудно, сделай так, чтоб Сергей на мне женился…»
Анька как чувствовала, что я кроме благополучного приземления прошу еще что-то, и опять прервала мою молитву:
– Только не вздумай просить, чтоб Сергей на тебе женился!
– Не указывай, что мне просить! – прикрикнула я на нее.
– Ладно, ладно, не злись! – ответила подруга и взяла за руку Альберта.
Самолет начал медленно снижать высоту.
– Что, уже прилетели? – спросила Анька у Альберта.
– Нет. Нам еще два часа лететь.
Через два часа самолет благополучно приземлился в аэропорту Йоханнесбурга.
Пассажиры поаплодировали пилоту в знак восхищения, мы с Анькой поцеловали друг друга, обнялись, как будто не виделись целую вечность, а потом разрыдались, как последние дуры.
Альберт доставил нас домой на машине, и, когда мы вошли, я глубоко вздохнула и сказала Аньке:
– Я не знаю, как буду жить без тортов!
– А ты обещала не есть мороженое? – спросила она.
– Нет.
– Вот и будешь себе лопать пломбир в шоколаде.
– Я не люблю мороженое.
– Полюбишь. Когда захочешь сладкого, и мороженое подойдет. Ты как вообще себя чувствуешь? Что ты решила с Геной?
– Ничего не хочу о нем слышать. Ни-ког-да! Ты поняла?
– Лор, это не так легко, как тебе кажется. Он влюблен в тебя. По уши. И ты сама это знаешь.
– Значит, пришло время стать роковой женщиной!
– Он правда тебе совершенно не нравится? Нисколечко? – спросила Анька.
– Совершенно. Я даже скажу больше: я его ненавижу!!!
– Да за что? Что он тебе такого сделал?
– За что? За то, что он родился на свет. Таким… – тут я попыталась подобрать слово, чтобы уточнить, каким он родился на свет, но только махала рукой, поднимала вверх брови и смотрела
– Ну? Каким?
– НИ-КА-КИМ, – нашла я наконец-то нужное слово.
– Это старо. Придумай что-нибудь новое, – предложила Анька.
– Новое – это хорошо забытое старое, – решила я соригинальничать.
– Ах вот ты как! Ты уже цитатами кидаться в меня начала? Тогда я тебе скажу так: ты останешься с носом. Да, со своим длинным прыщавым носом.
Я скосила глаза, чтоб увидеть свой нос, потом быстро подбежала к зеркалу, чтоб убедиться, что нос не такой и длинный и уж точно не прыщавый.
Глядя в зеркало, я обнаружила, что нос действительно длинноват, но вот прыщей не наблюдалось.
– Что за ерунда? Какие прыщи? Где ты их увидела?
– Даже если их сейчас и нет, то они будут. Они появляются у всех, кто вредничает.
– Я не вредничаю. Я не люблю Геннадия. Я даже не представляю себя в его постели.
– А с негром ты себя представляешь? Неужели черная мартышка лучше Гены?
– Во-первых, негр, или, как ты его назвала, черная мартышка, не рассказывал мне о своей маме и о том, что он очень умный…
– Может, Гена действительно очень умный, – перебила меня Анька.
– Умный человек никогда не будет об этом говорить.
– Так, ты опять взялась за цитаты! – закричала на меня Анька.
– Это не цитаты. Это мои мысли.
Анька посмотрела на меня с явным восхищением, которое тут же попыталась завуалировать.
– Где-то я уже это слышала, – сказала она и направилась в кухню.
Открыв холодильник, она достала ветчину в вакуумной упаковке, плавленый сыр и пакет апельсинового сока.
– У нас нет хлеба, – сообщила я.
– Колбасу и сыр можно и без хлеба. Ты будешь? – предложила мне Анька.
– Нет. Я спать пойду. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответила Анька.
Ночь выдалась неспокойной.
Около часа я крутилась с боку на бок и не могла заснуть.
Пижама, которая была на мне, меня раздражала.
У меня появилась ненависть к ней. И с каждым часом она разрасталась, как тыква на грядке.
Еще через несколько минут я сняла пижаму и повесила на вешалку. Она явно была довольна, и мне показалось, что она как будто подмигивает мне, говоря: «Как я тебя!»
«Ах ты подлая сволочь, – ответила я ей, – ты еще будешь меня подкалывать? Ну, посмотрим кто кого!»
Я прицепила вешалку с пижамой к люстре, взяла ножницы и искромсала злосчастный ночной костюм на узенькие полосочки.
Больше она мне не подмигивала, но легче мне все равно не стало, поэтому я взяла ежедневник и написала:
Легче всего в жизни смириться с тем, что я неудачница. Трудней – делать все, чтоб обо мне так не говорили.
Итак, что я могу сделать?
Я могу выучить английский.