Комонс
Шрифт:
Очнулся я часа через два, причём на улице. Уроки уже закончились, и Женька вместе с Астом неторопливо шли домой, на ходу обсуждая школьные события. Серёга напирал на «доклад» о полковнике Карягине, «реципиент» благоразумно отмалчивался. Ну, ещё бы – а что он мог сказать?
После физики был ещё один урок, география, после чего случился классный час, который я, естественно, проспал. А зря, как выяснилось.
В прошлом году классной руководительницей нашего седьмого «А» была Алла Давыдовна, та самая миловидная «англичанка». В этом же её место займёт учительница русского языка и литературы Галина Анатольевна – и останется нашей «классной» все три года, до самого выпуска.
Это были особенные, ни на что не похожие годы. Многочисленные поездки двух классов – нашего «А» и параллельного «Б», где классной была её сердечная подруга, тоже «литераторша». Питер-Ленинград,
…я тогда, помнится, выбрал Ростовых. Ну, симпатичен мне открытый, прямолинейный, как кавалерийская пика, гусар Николенька…
Вот такая учительница. А я самым вульгарным образом проспал её первый классный час!
Видимо, Женька сумел уловить моё смятение, потому что по-быстрому закруглил разговор, попрощался с Серёгой и заторопился домой. На прощание они договорились насчёт завтрашней тренировки, и тут я снова слегка напрягся. Недаром, ох недаром Васич сулил ещё вернуться к разговору о вчерашней моей фехтовальной эскападе…
7
Вторник, 5 сентября, 1978 г.
Ул. Онежская.
Дело к ночи.
Рефлексия – это «наше всё» для истинного попаданца. Именно она, а отнюдь не стремление:
…затащить в постель свою первую любовь и вообще всех попавшихся по дороге красоток;
…отмудохать школьных уродов, которые нещадно его чморили и вообще, ставили в неприличные позы;
…перепеть\переписать все бестселлеры девяностых и нулевых под своим именем;
…поднять тучу бабла на фарце, кладах, подпольных тотализаторах, выигрышных номерах «Спортлото и прочих тёмных и не очень схемах;
…сдать компетентным органам всех сколько-нибудь известных предателей, перебежчиков, маньяков;
…et cetera, et cetera, et cetera [3] – далее по всем известному «обязательному списку» попаданца в поздне-советское прошлое.
Итак, рефлексия. Почему? Тут всё элементарно. Вы думали, что самым сложным будет справиться с валом новых впечатлений, а так избежать оговорок, анахронизмов и прочих «проколов», способных засветить попаданца перед органами и прочими заинтересованными и не очень лицами? Да ничего подобного. Потому что самое сложное – совсем другое.
3
(лат.) – «и тому подобное», «и так далее».
Авторы, как и потребители «попаданских» романов редко дают себе труд задуматься: а куда девается тот «я», который был «мной» в детстве, если я его заменил? Исчезает без следа? Растворяется в ноосфере? Живёт вместе со мной?
Представьте, что вы – ребёнок, в сознание которого начинает ломиться больной, выгоревший, проживший лучшие годы старик, стараясь сожрать его, вытеснить, не признавая за ним права на существование, как таковое.
А с другой стороны: представьте, что вы взрослый, разумный человек, на которого обрушивается эмоциональная нестабильность подростка – вместе со всеми моментами детства, которые давным-давно превратились для вас в остаточное сияние выгоревших звёзд. Ребёнок, которому вдруг стало со всей очевидностью ясно, что всё, что на земле дышит и живёт, рано или поздно ложится под разящую косу времени – и вот оно, непреложное тому доказательство.
Представили? Ау, санитары…
И тут-то на помощь приходит она – рефлексия. Способ разложить по полочкам собственные эмоции, побуждения, намерения. Мало того – единственный, как выяснилось, разумный способ примирить с собой подростка, с которым вы делите тело. Не дать свихнуться обоим. И – мягко, шаг за шагом, на кошачьих лапках, обходя по мере сил острые углы и стараясь не делать резких движений, которые всё равно неизбежны…
Короче, я оставил Женьку в покое. Нет, больше не засыпал – вместо этого сумел вогнать себя в медитативный транс, сквозь который и воспринимал окружающую действительность. И пока он поглощал ужин (мама вернулась рано, сказала, что отпросилась с работы, благо, ВНИИТЦ, где она числилась старшим научным сотрудником, неподалёку, на Флотской), пока рассказывал о новой классной, пока хвастался пятёркой по истории (ни слова о «совместном» докладе, мошенник эдакий!), пока делал вид, что готовит уроки (уселся за стол, пристроил перед собой учебник, а сам выдвинул ящик с розовым томиком Вальтера Скотта…) – так вот, пока «реципиент» занимался обычными своими делами, я раскладывал по полочкам, нумеровал, выстраивал намерения, мысли, воспоминания. Делал всё, чтобы после нового «щелчка» он получил стройную картину, материал для размышлений, почву для шага вперёд в налаживании контакта. И сам не заметил, как сполз в глухое забытье.
На этот раз обошлось без наводящих оторопь новостных репортажей с ядерными ударами и огнемётными танками. Монитор, правда, имелся – он висел на противоположной стене, чёрный, кажется даже покрытый пылью. Стол, пластиковая бутылочка газированного «Святого источника» (эта деталь почему-то отчётливо бросилась в глаза – всё остальное было слегка размыто, не в фокусе, и лишь бутылка имела нормальный вид), россыпь разноцветных файлов, несколько ручек. Одним словом, офисная рутина.
А вот сидящий напротив человек в это понятие никак не вписывался. Казалось, он только что выбрался из бункера – а может, это место тоже располагалось глубоко под землёй? Нестарое ещё, лет пятидесяти с небольшим, лицо уродуют мешки под глазами и какая-то неистребимая серость – словно кожа месяцами не видела солнца, а воздух его овевал исключительно кондиционированный, мёртвый. Генеральский мундир, хоть и сидит аккуратно, но носит следы застарелой несвежести. Китель нараспашку, узел галстука слегка распущен, верхняя пуговица рубашки расстёгнута. Так и видишь, как владелец не которую по счёту ночь засыпает прямо в рабочем кабинете, не снимая брюк, повесив китель и рубашку с галстуком на спинку стоящего возле кожаного дивана стула.
И за всем этим – серым лицом, несвежим кителем, отёчными веками – прячется неимоверная усталость, тоска, обречённость.
Бункер – он бункер и есть.
– Вас выбрали за некий присущий вам взгляд на окружающий мир. – заговорил генерал. Голос у него был хриплый, свистящий, одышливый – человек явно злоупотреблял сидячим образом жизни. – А так же, и далеко не в последнюю очередь, за родственников и близких, причём не вас нынешнего, шестидесятилетнего, со всем вашим жизненным багажом, а того, подростка…
– То есть, и в прошлое теперь отправляют по блату?
Второй голос – мой. Обычно человеку непросто узнать себя на звукозаписи, если, конечно, он не блогер, артист или телеведущий. Но тут сомнений почему-то нет. Причём голос этот явно принадлежит мне шестидесятилетнему, как и сказал только что незнакомый генерал. Голос деланно-ироничный, слегка небрежный – ясно, чтобы скрыть неуверенность, а пожалуй, и испуг. Обычное дело.
– Не совсем по блату. Точнее – совсем не по блату. Впрочем, можете считать и так, для дела это значения не имеет. Вы были отобраны по многим критериям, и родственные связи – лишь один из них. Главное, что вам следует запомнить: без сотрудничества со своим юным альтер эго, вы не добьётесь ничего. Ясно? Ни-че-го. Либо выгорите, рассосётесь в подростковом сознании, оставив после себя заведомого неврастеника, а то и законченного инвалида по психиатрии. Либо наоборот, поглотите, подавите его, и тогда придётся заново прожить жизнь, совершенно точно зная, какая беда ожидает и вас и всех на этом шарике – и понимать, что единственный шанс отвести её безвозвратно упущен. Вами. И долго вы так протянете, прежде чем потянетесь к бритве, пачке снотворного или открытому окну?