Компас
Шрифт:
– Та не жгите огня, пожару наделаете, шут с вами.
Сережка, дурак, смеется. А с парохода говорят:
– Да, да, не зажигайте спичек, мы вам фонарь сейчас дадим.
И затопали по палубе.
Сережка говорит мне:
– А дурак ты, дедушка, ей-богу, дурак!
Я выглянул из-под палубы. Смотрю, уже фонарь волокут.
Я скорей к ним.
К мокрому белью уголь пристал - самый подходящий вид у меня
Сидим мы с фонарем под палубой и вполголоса беседуем.
Я все шамкаю.
– Лезь, - шепчет Серега, - в туз, а как уйдут с борта - стукни чуть веслом в борт.
Я полез в туз.
Вдруг Серега громко говорит:
– Так вода, говоришь, у тебя в носу оставлена, дедушка?
А я знаю, что он один там, и отвечаю из туза:
– В носу, в носу вода!
– Так заткни, чтоб не вытекла! Не тебя спрашивают, - говорит Серега.
На борту засмеялись. А Серега зашагал по углю в корму. Потом вернулся. Опять прошел на корму, и все смолкло.
Смотрю - один только человек остался у борта.
– Эй, - говорит, - фонарь-то потом верните.
И отошел. Стало тихо.
Я подождал минут пять и стукнул веслом в баржу.
Бережно, но четко: стук!
И тут заколотилось у меня сердце.
Я прислушивался во все уши, но, кроме сердца своего, ничего не слыхал.
Глянул вверх - через щели в барже светит фонарь.
Прошел человек по палубе.
Перегнулся через борт и спрашивает, как начальник:
– Это что за лодка?
А я чувствую, что скажу слово - голос сорвется. Молчу.
Он опять. Крикнул уже:
– Что это за лодка? Эй, ты!
Тут ему кто-то из ихних ответил:
– Это сюда, на баржу, к старику, свои приехали.
– Ага, - говорит и отошел.
Опять стало тихо. Я уж вверх не гляжу, смотрю по борту парохода.
Вдруг что-то вниз ползет серое по черному борту.
Я замер. Дошло до воды - стало.
Мешок.
Вся сила ко мне вернулась.
Не брякнул я, не стукнул. Протянулся тузом по борту вперед, ухватил мешок - здорово тяжелый - и осторожно опустил в туз.
В это время туз качнуло; глянул - Сережка уже стоит на корме.
Он по той же веревке слез, на которой и мешок опустил.
Я взялся за весла и стал потихоньку прогребаться вперед.
В это время с парохода кто-то крикнул:
– Эй, дед, фонарь давай! Заснул?
И мы слыхали, как кто-то спрыгнул на баржу.
Я чуть приналег посильнее.
Фонарь стал метаться по барже.
На пароходе закричали, заголосили.
Бах, бах!
– щелкнули два выстрела.
– Эх, навались!
Мы уже огибали мол.
Сережка оглянулся и сказал:
– Шлюпка за нами - навались!
Я рванул раз, два - и правое весло треснуло, я повалился с банки.
Вскочил, смотрю - Сережка гребет по-индейски обломком весла; как он успел на таком ходу ухватить обезьяньей хваткой обломок весла - до сих пор не пойму.
Мы завернули за мол в темную полосу под стенкой и забились между большим пароходом и пристанью, как таракан в щель.
Мы видели, как из-за мола вылетела белая шлюпка.
Гребли четверо. Гребли вразброд, бестолково.
Орали и стреляли.
Через полчаса мы прокрались под стенкой к своей пристани.
Наутро пришли мы с Серегой на бульвар.
Еще пуще раздымился "Юпитер".
– Снимается, снимается анафема, - говорит Тищенко.
– Капитан там аккуратист - все уж в порядке.
А тут сбоку подбавляют:
– Лиха беда начать - все пароходы вылезут. Наберут арапов, охрану поставят - и айда. Завязывай!
Тут какой-то вскочил на скамейку и начал:
– Товарищи! Не надо паники. Сотня арапов весны не делает, - и пошел и пошел.
А мы с Сережкой переглядываемся.
Снялся "Юпитер". Вышел из порта.
Ну, думаю, через полчаса пойдет капитан курс давать, глянет в путевой компас...
Погудел народ и приуныл. Сели на землю и трут затылки шапками. Всем досада.
Мы с Сережкой ушли, так никому и слова не сказали.
Зашли в трактир, чаем пополоскались.
Дружина прошла строем, что на охране парохода была.
Серьезно идут, волками по сторонам смотрят.
Часа три прошло.
Вдруг вой с бульвара, да какой! Ну, думаем, полиция орудует на бульваре.
Бросились бегом.
Смотрим - все стоят, в море смотрят и орут.
А это "Юпитер" идет назад в порт. Увидал его народ, вой поднял.
А Серега мне говорит:
– Смотри же, ни бум-бум, чтоб никто ничего!
Я так до сего времени и молчал.
Ну, теперь уж и сказать можно...