Композиционная поэтика публицистики
Шрифт:
Вопрос о разграничении художественной и нехудожественной форм творчества представляется чрезвычайно важным. Прежде всего – для выработки методологических принципов анализа публицистики вообще и ее композиционной поэтики в частности. В особенности в связи с тем, что к этой проблеме обращаются исследователи методологических проблем изучения средств массовой информации. Вопрос стоит так: «Не договорившись о разделе сфер влияния, трудно надеяться, что удастся разделить, разграничить сами формы творчества» [39] . Это принципиально правильная, на наш взгляд, постановка вопроса, которая уже давно назрела в теории публицистики.
39
Богомолов
Взгляд на текст как категорию универсальную стимулировал развитие нового направления функционально-речевых исследований – жанрово-коммуникативного. Основная категория и объект стилистики текста – композиция – входит в него составной частью, в первую очередь, для анализа нехудожественного текста. Интересна в этой связи и новая конструкция самой науки стилистики, которую А.И. Горшков предлагает из трех слагаемых: стилистика языковых единиц (стилистика ресурсов); стилистика текста; стилистика разновидностей употребления языка («функциональная стилистика») [40] .
40
Горшков А.И. Русская стилистика. М., 2001. С. 48.
Логика этой схемы понятна и представляется оправданной: от знаний законов языка – к знаниям о функционировании их в тексте – и к углублению этих знаний в функциональном аспекте. Для композиционной поэтики публицистики такая структура означает присутствие в широком спектре научных интересов.
В современной филологической науке вопросы о функции каждого языкового средства и стилистического приема в публицистике, о том, как они отражают общее движение мысли, – едва ли не самые существенные. Ответ на них ученые ищут, естественно, в самом тексте, видя за ним автора, – полемизирующего, отстаивающего свою позицию, пытающегося убедить в своей правоте оппонента.
Автор – лицо заинтересованное в том, чтобы его выступление имело резонанс, произвело впечатление на человека, повлияло на его взгляды. Однако забота обо всех этих сторонах деятельного влияния не позволяет переступить порог документальности. И все приемы усиления эффективности работают в этом ключе.
Если учесть известный из теории газетных жанров тезис о том, что выбор жанра уже означает для автора выбор социальной роли, то очевидно, что позицию автора публицистического текста следует рассматривать как категорию социальную. При функциональном подходе к тексту его воздействие на мировоззрение читателя изучается как категория стилистическая, а главное внимание уделяется функциональной целесообразности.
Поиск и достижения ученых в области лингвистической эффективности газетных жанров современной публицистики находит свое конкретное преломление в изучении теории композиции, подтекста, высказывания и других сложнейших филологических проблем. В более широком плане – это дальнейшее развитие функциональной теории текста и совершенствование методики его стилистического анализа.
Глава вторая
ПОЗИЦИЯ АВТОРА В ПУБЛИЦИСТИКЕ. СТИЛИСТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ
«Позиция автора» – главный объект исследования в композиционной поэтике публицистики. Не «образ автора» – по Виноградову, и не «автор» – по Бахтину. Но только ли терминологическое это расхождение в определении авторского «я»?
Полностью соглашаясь с принятой точкой зрения об онтологической близости и генетической связи этих понятий, думаю, что для публицистического текста, для газетной публицистики, документальной в своей основе, «позиция автора» точнее двух других. Термины «образ автора» и «автор» – родом из художественной литературы, и
МНОГОЛИКОЕ АВТОРСКОЕ «Я»
В тексте, насыщенном социальной информацией, слышен живой голос автора, виден его взгляд на события, его оценки, реакции, симпатии и антипатии. Позиция автора – это подчеркнуто личностное и творческое начало, в то время как образ автора отражает художественно-творческое присутствие. Отношения автора с читателем публицистического текста – это приглашение к диалогу.
Общество предъявляет публицисту особые требования. Он не имеет права ошибаться. Он должен, обязан быть личностью. Неравнодушным человеком, компетентным и ответственным. Он – современник. Гражданин. И читателю должна быть интересна его позиция.
Сформулируем в этом контексте и задачу для исследователя: позиция автора как центр эстетической и лингвистической системы публицистического текста, его основополагающая категория. Ее признаком является социально-оценочное отношение к фактам, явлениям, событиям. Содержательные категории (убежденность, компетентность, гражданская ответственность и другие) находят свое непосредственное выражение в лингвистических средствах: в подчинении всех языковых единиц основной коммуникативной установке, в их целенаправленном использовании (совместно с композиционными приемами) для усиления воздействия текста на читателя.
Сфера научного анализа авторского «я» невероятно объемна. Это «я» изучается и как проблема «человека в публицистике», и как проблема «человеческого фактора», и как проблема «имиджа публициста»... Позиция автора прослеживается уже в отборе фактов и в их компоновке, в композиционно-речевом строе текста, «в самом воздухе вещи, в идее, которую он выносил» [41] . Она, безусловно, величина переменная, что находит свое выражение в перераспределении функций воздействующей и информационной в современных газетных жанрах.
41
Пумпянский А. Нужно ли газетчику чувство вечности // «Новое время», 1987, № 39. С. 30 (Рец. на публицистику С.А. Кондрашова «Путешествие американиста». М., 1986.)
Проявление этой лингвистической изменчивости наглядно видно в отходе от прежде обязательного местоимения «мы» к открытому «я», не говоря уже о тонких стилистических изменениях авторской модальности и т.д.
О пластичности форм «я» и «мы» очень тонко писал еще в своих дневниках М.М. Пришвин: «В тот момент, когда на фоне давно знакомого мне вырисовывается какая-то форма, которую могу записать, и я беру бумагу – это "я", от которого я обыкновенно пишу, по правде говоря, уже "я" сотворенное, это. – "мы". Мне не совестно этого "я": его пороки не лично мои, а всех нас, его добродетели возможны для всех. Теперь я хорошо понимаю, что это превращение "я" в "мы" выражает собой сущность всего творческого процесса и, с одной стороны, бесконечно просто, с другой – бесконечно сложно. Раньше, когда я писал, не углубляясь в себя, мне казалось дело писания таким простым, я был так наивен, что думал – это возможно для всех, и каждого можно этому научить. После многих глупейших моих опытов учить оказалось, что чувствовать себя, как Мы, во время писания очень трудно и дано немногим. Но хорошо, не всем же писать. Всякий создающий вещь какую бы то ни было, новую, лучшую вещь, превращает свое маленькое "я" в "мы"» [42] .
42
Пришвин ММ. Записи о творчестве (запись от 4 окт. 1928 г.) // Контекст. 1974. М., 1975. С. 348 – 849.