Комсомолец
Шрифт:
— Она хоть поняла, на что ей намекал? — пробормотал я.
Посмотрел на дверь, покачал головой.
— Что-то… сомневаюсь.
Света Пимочкина вернулась через четверть часа. Решительно дёрнула за дверную ручку и шагнула в комнату, услышав мой крик: «Войдите». Переступила порог. С тарелкой в руках, на которой лежал большой кусок торта. Завертела головой. Увидела меня сидящим на кровати перед открытым учебником (едва успел
— Вот, — сказала она.
Поставила торт рядом с учебником.
— Это чтобы заедать гранит науки.
— Самое то — после кильки, — сказал я.
— Мне тоже так кажется! — сказала Пимочкина.
Вновь одарила меня улыбкой.
Не заметила в моих словах иронию?
— Саша, а ведь я говорила, что у нас похожие вкусы, — сказала Света. — Помнишь? Всё. Не буду тебе мешать. Учись. Приятного аппетита.
— Спасибо.
Проводил девушку до двери взглядом.
Отметил, что колготки со стрелкой Пимочкина успела сменить на целые.
Паша и Слава вернулись от девчонок около полуночи (в полпервого закрывали общежитие). Застали меня лежащим на кровати с лекциями по физике в руках. Я к тому времени устал читать про Корчагина, заглянул в книги Комсомольца по математике (мне они показались белее занимательными, чем роман Островского) и даже уделил два часа иностранному языку. К «Лекциям по истории КПСС» не прикоснулся: побоялся их мощного воздействия на мой юный мозг, оставил их на закуску — как лекарство для глубокого и спокойного сна.
Пашка ворвался в комнату шумный, весёлый. Словно слегка подшофе (хотя спиртным от него почти не пахло). Спросил меня, как идёт перевод текста с немецкого языка, выслушал мои жалобы. Взглянул на задание в учебнике — потом на мой перевод (я честно листал вечером словарь). Сделал пару поправок. Но, в общем — похвалил меня, сказал, что справился я вполне себе нормально. Выслушал мой пересказ. В некоторых местах моего рассказа усмехался, в некоторых — поправлял моё произношение. В итоге вынес вердикт: «Сойдёт. Молодец».
Славка пришёл задумчивым, нервным. Плюхнулся задом на свою кровать, проскрипев пружинами. Наблюдал за тем, как Могильный проверял мои успехи в изучении немецкого — молча. Покусывал губы, хмурился. Выглядел он так, слово его наглым образом «прокатили» — «не дали». Мне это показалось странным — с учётом того, что Слава с Пашей, как я понял, считали нормальным полгода «ухаживать» за девицами в ожидании первого поцелуя (что мне по-прежнему казалось полным идиотизмом).
Могильный похлопал меня по плечу.
Я бросил учебники на тумбочку.
— Знаешь, Санёк, — сказал Аверин. — Я всё же думаю: мне следует вызвать тебя на дуэль.
— Давай не сегодня? — попросил я.
Зевнул.
— Почему? — спросил Слава.
— Устал я сегодня.
— Устал он!..
Я
Тот пытался скрыть улыбку, посматривал то на меня, то на Аверина.
— Какая муха его укусила? — спросил я.
— Эту муху зовут Света Пимочкина, — сообщил Могильный.
— Сам ты муха! — гаркнул на него староста.
Паша прикусил губу — сдерживал смех.
— Что там у вас случилось? — спросил я.
— Ты у меня случился, — сказал Аверин.
Он улёгся на кровать, уставился в потолок.
— Что это с ним?
— Со Светкой у него… плохо получается, — сказал Паша.
— Какой Саша ответственный, умный и замечательный! — явно цитируя кого-то, произнёс Слава. — Аж… тошно! Замечательный!..
Я повернулся к Могильному, вопросительно приподнял бровь.
— Светка. Пимочкина. О тебе говорила.
— Весь вечер только о нём и вспоминала! И к месту, и не к месту! Словно мы туда втроём пришли. Ещё с этим тортом к нему бегала! Вот чем он лучше меня?! Скажите! Почему она обо мне так часто не говорит?
Слава приподнял голову.
— Вот чем ты, Санёк, лучше? — спросил он.
— Да кто ж их баб разберёт, — ответил я. — Но ты не переживай, Слава. С Пимочкиной я поговорил. И объяснил ей, что до окончания института гулять с девчонками не намерен. И уж тем более, не собираюсь жениться.
— Слышали мы об этом! — сказал Аверин. — Как же!
Он привстал, опёрся на локоть.
— Саша Усик настоящий советский человек, — вновь принялся передразнивать Пимочкину Аверин. — Он думает не только о себе. Но и о том, чтобы помочь своей стране!
Слава покачал головой.
— Ну что за бред? — сказал он. — Чего ты ей наговорил?
Аверин нахмупился.
— А ещё: «Саша, как настоящий комсомолец, не будет дурить девушкам голову. Он считает себя не вправе начинать встречаться с женщиной, пока не поймёт, что сможет полностью материально обеспечивать семью. Он думает только о нормальных, здоровых отношениях. Потому что понимает: семья — это ячейка общества…».
— Она так сказала?
Пашка кивнул.
Я схватился за голову, закатил глаза и простонал:
— О женщины, имя вам…
— Дуры, — продолжил за меня Аверин.
— Не надо так говорить, — сказал Могильный. — О женщинах нужно либо хорошо говорить, либо…
— Либо шёпотом, — сказал я.
Я очень хотел позвонить в милицию — вновь напомнить защитникам правопорядка, что нужно вскопать огород около дома Каннибала. Но ещё больше я желал снова отправиться на улицу Александра Ульянова: возможно, увидел бы, что там сейчас творилось — понял, сработал ли мой план. Но я не сделал ни того, ни другого. Потому что не видел смысла в новых звонках. И помнил: преступника всегда тянет на место преступления. Но что бы я там ни обнаружил — теперь это уже не имело значения.