Комсомолец
Шрифт:
Черноволосый кивнул.
– Годится, – сказал он.
Дружинники сорвались с места, рванули к скамье… но вдруг замерли на полпути.
Обернулись.
Рыжий помахал мне газетой.
– Спасибо! – повторил он.
– Читайте на здоровье, – пробормотал я.
Защелкнул на чемодане замки.
По пути к общежитию я заглянул в гастроном и купил соленую кильку. Два килограмма! Это с расчетом на аппетиты соседей по комнате. Без сожаления расстался с десятикопеечной монетой. Давно поглядывал на бочки с рыбой, но признавал
Обрез я оставил в чемодане – не придумал иного места, где сумел бы уберечь его от чужого любопытства. Но только разрядил оружие (на всякий случай) и переместил на самое дно, под ворох серого и обветшавшего от частых стирок белья. Очень надеялся, что Аверину или Могильному не придет в голову идея рыться в моих вещах: объяснить им, откуда у меня огнестрельное оружие и зачем я храню его в комнате, было бы сложно. В ответ «для охоты на маньяков» вряд ли бы они поверили.
Сделал себе сегодня выходной – не пошел заниматься на турниках. Мышцы побаливали еще с прошлых занятий. Да и не чувствовал я сил для подтягиваний и отжиманий: растратил немало энергии (в том числе и нервной) в погребе Зареченского каннибала. Сбегал в душ (мне мерещилось, что на руках, волосах и лице остались следы паутины). Без стеснения вновь сунул нос под кровать Пашки Могильного, где хранилась картошка. Днем в воскресенье общежитие выглядело безлюдным – проторчал на кухне в гордом одиночестве.
Соленая килька оказалась… даже вкуснее, чем мне представлялось! Не удержался, стрескал парочку рыбешек, пока чистил картошку. Современные продукты питания не произвели на меня особого впечатления (разве что ужаснули невзрачностью упаковки). Я многое успел попробовать в тысяча девятьсот шестьдесят девятом (и пока не выяснил, добавляли ли в колбасу туалетную бумагу). Так и не разобрался, что тут экологически чистое, а что не слишком натуральное. Но я и в прошлом (в будущем) питался хорошо, не покупал подозрительную еду.
Картошка, сало, килька – здесь и сейчас это была для меня замечательная еда, которая успешно устраняла голод, наполняла мой вечно требующий пищи живот. О стейках и шашлыках старался не вспоминать, чтобы не портить себе настроение. Отведать подобные мясные изыски мне в ближайшее время не грозило. Но не потому, что в конце шестидесятых годов в Советском Союзе сложно купить нормальное мясо (Могильный утверждал, что на рынке есть все что угодно). Причина – банальное отсутствие денег на мясо: пока мне было не до разносолов.
Сперва я решил, что Аверин и Могильный примчались в общежитие, учуяв запах жареной картошки. Уж очень вовремя они вломились в комнату – я сервировал стол… на одну персону. Парни разразились восторженными возгласами и тут же помчались выполнять мое требование: мыть руки. Вспомнилась фраза из пока еще не снятого фильма «Гардемарины, вперед!»: «Корсак. И опять к обеду». Я усмехнулся, покачал головой. В спешном порядке выложил на столешницу дополнительные приборы.
На кильку парни не позарились. Заявили, что подобную мелочь и кошки не станут жрать, но я не расстроился, ведь я не кошка, лишь порадовался отсутствию конкуренции.
Разговоры парней убедили, что дверь комнаты я прикрывал плотно – запах картошки не могли учуять посторонние. Пашка и Слава примчались в общежитие не чтобы поесть (хотя картошки навернули будь здоров!), а потому что договорились с девчонками из первого корпуса, те ждали их сегодня в гости.
– Ты с нами, Сашок? – поинтересовался Могильный.
Я заметил, как замер Аверин, он высматривал что-то в недрах принесенной из дома большой сумки, прислушивался: ждал мой ответ.
– Меня никто не приглашал, – сказал я.
Извлек из тушки кильки хребет, бросил его на тарелку, продолжил составлять натюрморт из кусков рыбьего мяса на поверхности большого куска хлеба. Пашка посматривал на мое занятие с плохо скрываемой брезгливостью: к кильке он так и не притронулся.
– А ты ждал, что они тебе пригласительную открытку вышлют? – спросил он. – Мы со Славкой тоже сами напросились.
Могильный скривил рожу: увидел, как я с аппетитом наяривал хлеб с соленой рыбой.
– Никто тебя не прогонит, уж можешь мне поверить, – заявил он. – Возьмешь с собой гитару, споешь что-нибудь, так девчонки тебя за это еще и накормят. Чем-нибудь нормальным, а не вот этими дохлыми мальками.
– Вкушно, мешду прочим, – пробубнил я с набитым ртом.
Отсалютовал Пашке бутербродом.
– Решайся, Сашок! – сказал Могильный. – Нет, я уверен: будет весело. Ты второй день торчишь один в комнате. Небось, все свои талмуды уже проштудировал.
Он указал на две аккуратные стопки учебников, сложенные на тумбочке около моей кровати (я не так давно устроил набег на институтскую библиотеку).
Добавил:
– Сегодня воскресенье, время для отдыха. Славка вон кое-что интересное приволок, постарался для друзей. Покажи ему, Славка!
Аверин бросил взгляд на входную дверь, сунул руку в сумку и извлек на свет бутылку со светлой жидкостью (я не разглядел название напитка на этикетке).
– Белое полусухое, – понизив тон, сообщил Могильный.
– Осталось только пронести его через вахту в корпусе девчонок, – сказал староста.
Пашка ухмыльнулся.
– Пронесем, – сказал он. – Не переживайте.
Забрал у Аверина бутылку, погладил ее ладонью, точно любимую зверюшку.
– Ты с нами, Сашок? – повторил он.
Я покачал головой. Сказал:
– Покой нам только снится. Планирую сегодня зубрить немецкий. Сами знаете: обещал немке на следующем занятии пересказать текст о достопримечательностях Берлина. А я его пока даже в глаза не видел.
– Нет, а чем ты тут без нас два дня занимался?
Пашка продолжал гладить бутылку.
– Решил вчера вечером заглянуть в лекции по истории КПСС, – сказал я. – Отличная книга! Рекомендую. Прочел полглавы и уснул как тот младенец, без всякого снотворного.