Кому на руси жить
Шрифт:
Над костровой ямой курится прозрачный дымок. С бревен нам навстречу поднялись двое: толстяк и коротышка, третий остался сидеть, лениво ковыряя в костре длинным прутиком.
– Как он? – спрашивает с ходу Голец у такого же как и он сам низкорослого мужичка с давно не стриженной головой.
– Так же, – отвечает тот и рукой безнадежно машет.
Голец передает ему мешок и просит нагреть воды. Сидящий у костра отбрасывает прутик и решительным таким шагом прямиком ко мне чешет.
– Здоров, Стяр! – говорит громко как конферансье на юбилейном концерте.
– Здоров, коль не шутишь, – отвечаю с замиранием
– Явился?
– А тебя что-то не устраивает?
– Меня не устраивает, что тебя не было когда нас резали.
Серьезная предъява, однако...
– Ну не всех же зарезали, чего ты так распереживался?
Он в меховой, облезлой безрукавке на голое тело, отчетливо видны мощные мускулы рук и груди. Лицо щетинистое, строгое, нос длинный, тонкие губы искривлены в недоброй ухмылке. На главаря не тянет, взгляда моего не выдерживает, прячет черные глаза, отвернув голову.
– А где атаман? – спрашиваю, чтоб не терять попусту времени на ненужные расшаркивания и разборки.
– Как – где? Мы думали ты знаешь, – отвечает Голец, отвлекаясь от растирания между ладоней сухих листьев из принесенного нами мешка. Невул держит перед ним каменную чашу, куда сыпется размельченный гербарий.
– Чего я знаю, дурень? – говорю. – Я себя не помню.
– Верно, – бормочет Голец.
– Стало быть и моей доли серебра тоже нет?
– А у нас ничьей доли нет! – заявляет с апломбом дядька в меховой накидке. – Это ты с атаманом все шушукался перед нападением на обоз. Вы вдвоем что-то там мудрили! Ты и Тихарь. Сначала сам пропал, а потом и атаман наш канул. Но сперва заставил по дну речному по-рачьи шарить, серебро это поганое доставать. А через день исчез. Так вот, может ты нам поведаешь где он до сей поры пропадает и где наш навар, а, Стяр? Давай, растолкуй, что да как и почему нас так мало осталось? Шестеро от четырех десятков. Ты – седьмой. Не велика ватажка! Что нам делать теперь прикажешь, ждать когда всех прищучат иль расползаться кто куда?
Пять пар глаз уставились на меня, в ожидании дельного ответа. Видимо, вопрос о местонахождении завоеванной добычи является для всех довольно животрепещущим. Ситуацию просчитываю мгновенно. Атаман-то разбойный, видно, хваткий тип, серебришко собрал да и сквозанул куда подальше от этого сброда. Совершенно не с кем мне теперь разговоры разговаривать, к тому же, если я правильно понял, главный теперь здесь именно я, точнее – Стяр, который с атаманом был на короткой ноге. Мой энтузиазм резко стремится к нулю. Что ж, закончилась моя миссия в Шервудском лесу, роль Робин Гуда на себя примерять что-то не хотелось.
– Напомни свое имя, будь так любезен, – прошу.
– Ты еще и издеваешься!? – спрашивает искатель правды, сужая злые глаза. Его рука ползет к левому боку, где на ремне болтается длинный ножик.
– Не издевается он, – подал голос в мою защиту простодушный Голец. – Забыл он. Щур его зовут, – говорит теперь уже мне. – Тот толстый – Пепа, воду греет Жила.
Удерживаю в себе рвущийся наружу смех. Погоняла пацанские, не имена, ей Богу! Взяв себя в руки, говорю спокойно:
– В общем-то ты совершенно прав, дорогой Щур.
Голец внушительно кивнул и отряхнул ладони, закончив с перетиранием. Коренастый Жила подоспел с парящим кипятком, залил измельченные листья в каменной посудине, накрыл берестяной крышкой.
Щур в сердцах сплюнул и резко отвернулся.
Подзываю Гольца, он хоть и шустрый излишне как водица в унитазе, а кажется мне наиболее смышленым среди партнеров по опасному бизнесу. Отходим с ним в сторонку.
– У вас здесь раненый? – спрашиваю.
– Да, – говорит. – Корш.Живот у него и шея со спиной, рысь два дня тому назад подрала. В землянке он лежит. Мы на торг за целебьем для него бегали да за стрельными наконечниками к ковалям. Не жилец он...
– Понятно, – говорю. – А что делать дальше думаете.
– Сниматься надо, найдут нас тут.
– Кто?
– А кто на прежнем месте нашел? Не знаем мы. Пришли какие-то в железе все, от нас только брызнуло. Без всего ушли. Это запасное место, шесть дней уж тут сидим.
– Где атаман с серебром точно не знаешь?
– Знал бы – сказал, мы все думали ты тоже с ним.
– Назад меня отвезешь?
– В город? – кривится. – Не останешься, значит?
– Делишки кое какие доделаю и вернусь, – вру на чистом глазу. – На старую стоянку меня потом отведешь.
– Зачем?
– Атамана искать буду. Найду и серебро для нас заберу.
Глядя на посветлевшее от такого оптимистичного заявления лицо молодого бандита, решаюсь на давно щекочущий язык вопрос.
– Кстати, много, того серебра?
– Очень много, – говорит Голец, цокнув языком. – Пудов пять дирхемов, украшения и посуда еще.
– Найдем, – обещаю уверенно, а сам пытаюсь прикинуть сколько это будет на наши деньги. Еще бы знать что за дирхемы такие. Да в любом случае не мало будет, восемьдесят кило серебра, плюс антиквариат, а он нынче в цене.
Голец сияет как начищенная солдатская пряжка, моя идея ему сильно по вкусу. Но отвезти в город обещает только утром, отдохнуть надо, то да се...
Ладно, утром, так утром.
Глава восьмая
Остаток дня шарюсь по “базе”. Голец показал мне несколько искусно сделанных схронов для складирования добычи (я подозреваю, далеко не все), представил пред мои пытливые очи пустой тайник под оружие. Я узнал где тут можно набрать воды – в ста шагах на поверхность выбивался подземный ключ. Глинистое руслице уводило быстрый узкий ручеек куда-то в черную чащу.
Заходил я в одну из двух землянок к раненому Коршу. Мужику действительно хреново, располосованное звериными когтями брюхо лоснится кровью сквозь пропитавшуюся рубаху, на шее толстая, окровавленная повязка. Глаз он не открывает, дышит на удивление ровно, по помещению ползет легкий запах разложения. Голец с Жилой влили в него чашку макового отвара вперемешку с привезенными листьями, для очистки совести, я думаю. Тут уже не всякая больница поможет.
– Вы чего, ребят!? – вопрошаю негодующе. – Он у вас такими темпами кони задвинет, его лечить надо, причем срочно!