Кому она рассказала?

Робертс Нора

— Ты хочешь… Эй, погоди!

— Я хочу, чтобы ты передала дело другому следователю, — повторил Рорк. — Я не потерплю ни одного байта этой гребаной секретной информации в моем доме, или в голове моей жены, или в любом другом месте, где я мог бы ею воспользоваться. Будь я проклят, если я позволю обвинять себя в чем-то подобном! Я этого не потерплю.

— Так, давай немного успокоимся. — Еве надо было перевести дух. Она сделала вдох, потом другой, прежде чем голова у нее перестала кружиться. — Ты не можешь меня просить, чтобы я передала дело другому следователю.

— И тем

не менее я именно об этом прошу. Если мне не изменяет память, до сих пор я мало о чем просил, когда дело касалось твоей работы. Ты не единственный опытный следователь. Откажись от дела, — повторил Рорк. — И сделай это немедленно. Я не позволю так себя оскорблять. И разрази меня гром, если я буду терпеть, что мою жену подсылают ко мне с этими оскорблениями, потому что у твоих начальников яйца мелковаты, чтобы сделать это самим.

Ева стояла оглушенная, потеряв дар речи. Рорк резко повернулся на каблуках и вышел.

Глава 8

Его гнев был зубаст и грыз его собственное горло, когда он ворвался к себе в кабинет и захлопнул дверь, он знал, что, если бы не ушел, этот зубастый гнев мог вцепиться в горло Еве.

Ее проклятая работа, думал Рорк. Чертовы копы!

И с какого бодуна он мог поверить, как он мог только вообразить, будто они когда-нибудь примут его таким какой он есть?

Он не был и никогда не прикидывался невинной овечкой.

Он воровал? Частенько. Обманывал? Безусловно. Использовал свой ум, хитрость, все, что попадалось под руку, чтобы проложить себе дорогу из сточной канавы туда, где находился сейчас? Чертовски верно. Он это делал и снова сделает, если понадобится. Без малейших сожалений и угрызений.

Он и не надеялся, что его станут считать святым. Он был дублинским уличным крысенышем, природа наделила его определенными способностями и амбициями. Он использовал первые для удовлетворения вторых. А почему бы и нет?

Он был сыном хладнокровного убийцы, и ему самому случалось убивать хладнокровно.

Но он сделал себя иным, он стал лучше, он вырвался из того круга. И когда он влюбился в женщину-полицейского, в женщину, вызывавшую у него безмерное уважение и восхищение, он очень многим пожертвовал. Все отрасли, все сферы его бизнеса были легальны. Его можно было назвать акулой делового мира, но он был законопослушной акулой.

Мало того, теперь он сотрудничал с полицией, с той самой силой, которую когда-то считал враждебной. Несчетное количество раз он предоставлял в помощь департаменту свои ресурсы. Ну допустим, сам факт такого сотрудничества его скорее забавлял и даже тешил его самолюбие, сути дела это не меняло.

Возмутительной, оскорбительной, недопустимой сути дела это не меняло.

Сунув руки в карманы, Рорк стоял у окна и свирепо глядел на огни города, который выбрал своим домом.

Он сделал себя сам, повторил он мысленно. Он построил для себя эту жизнь, он любил эту женщину больше всего на свете. Одна лишь мысль о том, что он может использовать ее, что она сама позволит использовать себя, что кто-то может их в этом заподозрить, приводила его в неистовство.

Что ж, пусть теперь поищут себе другого дурака, который

будет ради них расшибаться в лепешку в поисках кровавых убийц. И если они думают, что когда-нибудь в будущем смогут снова хлопнуть его по плечу как ни в чем не бывало и попросить его поиграть в гражданского эксперта-консультанта, пусть поцелуют его в задницу.

Рорк услышал, как открывается дверь, отделявшая его кабинет от кабинета Евы, но не обернулся.

— Я сказал все, что хотел сказать по этому поводу, — предупредил он ее. — Больше мне нечего сказать.

— Прекрасно, в таком случае ты можешь послушать меня. Я не виню тебя за то, что ты расстроился.

— Расстроился?!

— Хорошо, я тебя не виню за то, что ты разозлился до чертиков и жаждешь крови. Со мной было то же самое.

— Прекрасно. Значит, мы на одной волне.

— Мне так не кажется. Рорк…

— Если ты думаешь, что это обычный приступ раздражения, что меня можно умаслить, ты ошибаешься. Всему есть предел. Ева, где-то надо подвести черту. В этом деле мы дошли до моей черты. Надеюсь, ты будешь уважать мою позицию в этом деле. — Теперь он повернулся к ней. — Надеюсь, ты поставишь меня на первое место. Вот и все.

— Не сомневайся, у тебя есть и то, и другое. Но ты должен меня выслушать. Дошли мы до черты или нет, ты не имеешь права отдавать мне приказы.

— Я просто сказал, что думаю.

— К черту все это, Рорк. К чертовой матери! — Ева чествовала, как у нее в душе тоже разгорается гнев, границы которого, правда, определяет тошнотворный страх. — Я зла, ты зол, и, если это будет продолжаться, мы всерьез разозлимся друг на друга, может, даже переступим еще какую-нибудь черту, и потом нам нелегко будет отступить, хотя и тебе, и мне досталось от посторонних.

— С каких это пор департамент стал для тебя посторонним?

— С каких это пор я должна тебе что-то доказывать? — Ева почувствовала, как обида пробивается в душе сквозь гнев и слой страха. — Тебе! Что тут нужно доказывать? Мою преданность? Мои приоритеты?

— Может, и нужно. — Рорк склонил голову набок и заговорил холодно: — Интересно, какое место мне отведено в твоих приоритетах?

— Да, ты и вправду зол до чертиков. — Еве пришлось сделать глубокий вздох, чтобы окончательно не потерять остатки терпения. Или — того хуже — окончательно не проиграть в борьбе со слезами, которые щипали глаза и просились наружу. — Но мне надо кое-что тебе сказать, и я скажу, черт бы тебя побрал! И если, когда я это скажу, ты все еще будешь настаивать, чтобы я передала дело, я его передам.

Что-то внутри у него сжалось, но он лишь пожал плечами:

— Ладно, говори.

— Ты мне не веришь, — проговорила она медленно. — Я же вижу. Ты думаешь или подозреваешь, что я тебе просто зубы заговариваю, чтобы вышло по-моему. А это, между прочим, тоже оскорбительно. Черт побери, я за сегодняшний день уже нахлебалась оскорблений! Так что придется тебе меня выслушать. Когда кто-то задевает тебя, считай, они задевают меня. Так оно есть на самом деле. И это происходит вовсе не потому, что я твоя жена! Я тебе не какая-нибудь глупая кукла, которая все делает, что ей муж велит!