Кому светит Большая Медведица
Шрифт:
До кладбища они ехали молча, каждый погружённый в свои мысли. Когда они поставили машину возле ворот, Дементьев вызвался проводить, но Наташа решительно отказалась.
– Вы мне только скажите, я найду сама.
– До конца, предпоследний поворот направо, Вы сразу увидите новую аллею – его могила первая, - он помедлил, намереваясь, очевидно, ещё раз предложить свою помощь, но взглянул в лицо женщины и поспешил отойти.
Наташа медленно шла вдоль ухоженных могил, с каким-то странным интересом разглядывая их. Неужели здесь, среди этих холмов, усыпанных венками, лежит Димка, отец её дочери? В жизни ей всего лишь один раз пришлось побывать на кладбище – когда умер отец, но тогда она испытывала совсем другие ощущения. Несмотря на все их разногласия и ссоры, было тяжело и больно потерять отца, но она приняла его смерть
Она подошла к его могиле, обнесённой железной оградой. Гранитный памятник одиноко и величественно возвышался над запорошенным свежим снегом холмом. Фотография в чёрной рамке. Нужно было найти в себе мужество, чтобы поднять глаза и встретиться с Ним взглядом. Наташа боялась прочитать в нём укор, осуждение, печаль разлуки, но больше всего боялась она получить подтверждение, как будто и в самом деле он мог сказать ей глазами: «Правда, родная, меня больше нет».
Несколько минут она боролась с противоречивыми чувствами и, наконец, приказала себе: «Сейчас или никогда!»
Дима смотрел на неё с нескрываемой нежностью. Он улыбался и ямочки проступили на его щеках, а в русой чёлке по-прежнему играли тысячи солнечных зайчиков. И в эту минуту словно что-то оборвалось в Наташе, и когда она поняла, что ниточки, связывавшей их друг с другом, отныне не существует, она бессильно уронила голову на руки и заплакала. Мир вокруг в одно мгновение обрёл страшные черты реальности и она полетела куда-то в пропасть; ей самой казалось, в ад. Чьи-то сильные руки подхватили её и бережно посадили на скамейку возле ограды. Сквозь пелену, упавшую ей на глаза, она услышала встревоженный голос Дементьева:
– Я боюсь за Вас. Вам лучше уехать, я отвезу Вас в гостиницу.
Но она, справившись с приступом слабости, твёрдо отказалась. И попросила его отвезти её не в гостиницу, а в квартиру, где Дима проводил недолгие дни своей новой жизни.
Она не знала, что зайти в его пустую, осиротевшую квартиру будет ещё тяжелее. Оставив за порогом своего обеспокоенного спутника, она прошла в единственную комнату, которую начальство выделило Диме до получения благоустроенного жилья.
Мебель с жалостью смотрела на непрошенного гостя, пока Наташа в растерянности оглядывалась, пытаясь собраться с мыслями. Здесь царил беспорядок. Никому не нужные вещи – одежда, бельё, полотенце – были разбросаны на стульях, небрежно висели в шкафу. Не было только парадного кителя – Дементьев сказал, что Дима похоронен в нём.
На стене, на уровне Наташиного взгляда, висели две фотографии. Жена и дочь погибшего лётчика. Два осиротевших человека. Наташа схватилась за спинку стула, боясь снова потерять сознание, и ее пальцы смяли тонкую ткань рубашки. Она медленно поднесла её к лицу, вспоминая, как они вместе выбирали ее в магазине, прижала к щекам. Она ещё хранила запах его тела, и было странно знать, что самого человека нет, а запах остался. Боже, каким родным был этот запах! И, ощутив через него прикосновение Димкиных рук и губ, Наташа уже не смогла помешать рвущемуся наружу горю. Впервые в жизни несчастье потрясло её на столько, что в эти минуты для неё не существовало ни детей, ни Руслана. Слезы скатывались на рубашку, пропитывая её насквозь, но не принося с собой облегчения, и лишь когда приступы рыданий истощили физически, она решилась открыть ящик стола. Первое, что бросилось в глаза, был альбом с фотографиями Стеши. Здесь же, рядом, лежала бумажка с самарским адресом и надписью: «Мой друг Олежка».
В руках Наташи оказалась толстая тетрадка в коленкоровом переплёте. Она осторожно расправила её уголки и открыла первую страницу.
«1 сентября, пятница.
В нашей параллели появилось двое новеньких. Одного, Руслана, записали в 8 «В», а Дима – мое любимое имя! – будет учиться в нашем классе.
Как хорошо иметь дневник, которому я могу доверять! Лишь ему я расскажу о том, что мне ужасно понравился Дима».
Наташа захлопнула тетрадь и прочитала надпись: «Дневник, который я посвятила своему любимому Димочке Рыбакову». Она вспомнила то первое сентября и улыбнулась сквозь слёзы и призму прожитых лет своим милым детским мыслям. Сколько же времени прошло с тех пор? Больше двадцати лет. И вот она снова держит дневник в руках, а Димы уже нет.
Робкий
– Что будет с вещами? И с квартирой?
– Она не принадлежала ему, это государственное имущество, - необычайно сухо ответил Дементьев, и Наташа больше не задавала вопросов.
На аэродроме он подал ей руку на прощание и она с силой сжала её, прошептав одно-единственное «спасибо».
– Нет, это Вы примите мою благодарность, - с чувством произнёс он, - я так рад за Диму, ведь у него есть Вы – единственный человек, который вспомнил о нём. Спасибо.
Наташа тепло улыбнулась ему и поднялась по лестнице в салон самолета. Ещё долго смотрела она сквозь иллюминатор на фигуру мужчины, пока слепящая белизна густых облаков не поглотила учебный аэродром. Где-то там, в Южно-Сахалинске, остались лежать на могиле лётчика свежие розы, память о любви и благодарность за подаренное счастье.
Глава 30.
«Признание Аники»
Всё своё свободное время Аника проводила если не с Тимуром, то на съёмочной площадке одной из питерских киностудий. Она твёрдо решила на будущий год поступать в академию искусств, по окончании которой собиралась посвятить свою жизнь режиссуре; ну, а пока ей частенько приходилось играть роль девочки на побегушках – в её услугах время от времени нуждались гримёры, костюмеры, осветители, операторы, словом, весь технический персонал картины. Но Аника гордилась своей работой. Во-первых, она нашла её сама, не прибегая к помощи отца, в то время как тот мог бы устроить её под крылышко опытного режиссёра или, на худой конец, в административную группу; а, во-вторых, ей не платили за эту работу денег, то есть всё, что она делала, она делала на чистом энтузиазме. В будущем она, конечно, намеревалась зарабатывать деньги, а сейчас была рада той возможности, что позволяла видеть процесс создания фильма изнутри, проникнуться атмосферой съёмок, понять и оценить достоинство актёрской игры и режиссёрского замысла. Отец неоднократно напоминал ей, что в его власти помочь дочери занять место посолиднее на той же самой киностудии, но девушка упорно отказывалась. Она редко вступала с отцом в спор, но при каждом удобном случае уверяла его, что должна знать всю подноготную профессии на практике, наблюдая за другими, как ОНИ делают свою работу. Михаил Владимирович скоро махнул рукой и позволил дочери заниматься тем, чем она сама считает нужным. Ей было достаточно того, что многие известные актёры и режиссёры часто навещали её отца, и этим Аника не пренебрегала пользоваться. Она знала секреты создания многих знаменитых картин, но посвящала в них только Тимура. С каждым днём он становился ей всё ближе, и всё сложнее было подчинять чувство, заявлявшее о себе смелее. Тимур продолжал оставаться равнодушным – его дружба не нарушала естественных границ и не давала девушке никаких надежд. В последнее время Аника засиживалась в монтажной, готовясь к съемкам чемпионата. Ей приходилось много читать, чтобы овладеть тонкостями операторского искусства, но она всегда была готова к звонку Тимура. Сквозь приоткрытое окно постоянно доносился голос режиссёра, и Аника уже привыкла к нему, пока однажды он не заставил её насторожиться: «Девушкин! Я хочу видеть в этом кадре только Девушкина! Где же он?!»
Аника метнулась к окну, едва услышав фамилию, и воображение подсказало ей тысячу причин, по которым Тимур мог быть востребован режиссёром. Она выглянула на улицу и изумлённо застыла: парень на мотоцикле выделывал такие трюки, что просто не мог оказаться Тимуром. Наспех одевшись, Аника выбежала из монтажной и остановилась, разочарованная.
Это, действительно, был не Тимур. Этот парень был гораздо выше, шире в плечах; когда снял шлем, Аника увидела не русые пряди, а тёмные волосы, модельно подстриженные, но слегка растрепавшиеся от лихой езды. Аника оглянулась. Возле дверей монтажной стоял незнакомый парень, наблюдающий ту же сцену строгим и придирчивым взглядом. Аника решила, что он был одним из каскадёров, не задействованных в съёмках, и осмелилась обратиться к нему: