Комьюнити
Шрифт:
— А что со Славой было? — спросил Глеб.
— Со Славой? — Орли курила. — Трудно сказать… Я была на работе, в редакции. Он ездил навестить маму. Вернулся. Сидел дома часа два. Потом с улицы охранник на автостоянке услышал, что Славка кричит из окна на лоджии. Позвонил в полицию. Она приехала. Дверь была не заперта. Славка был один. Орал, метался. Вызвали скорую, которая психиатрическая и наркологическая. Врачи приехали. Сказали, что у Славки нервный срыв, алкоголя и наркотиков в крови нет. Ну, это уже потом установили, конечно. А тогда просто в больничку увезли.
— Больнички на зоне, — поправил Глеб. — В обычной жизни кладут в больницу. А что Слава — он сам сдался?
Глебу почему-то казалось, что, должно быть, дюжие
— Он же адекватный, — с лёгкой обидой пояснила Орли. — Он сам понимает, что у него в голове какая-то хрень. Он оделся, дверь запер.
— А что он делал часов в шесть? Ну, когда мне эсэмэски писал?
— Уже в палате был. Вроде бы успокоился. А после эсэмэсок вдруг бросился к окошку. Там сетка и сигнализация, его сразу перехватили.
— Может быть, у него вовсе не суицид был, — предположил Глеб. — Может, он просто сбежать хотел?
— Может, — задумчиво согласилась Орли. — Его транквилизаторами обкололи, сейчас он какую-то пургу несёт, ничего толком не узнаешь.
— А тебя как вытащили?
— Врач со Славкиного телефона и позвонил.
— Родители у Славы в курсе, что сынулька в дуре?
— Тут ничего смешного нет! — обиделась Орли.
— Извини, — сказал Глеб. — Но я правда не могу ему сочувствовать. Он цел, — значит, оклемается. Подумаешь, нервный срыв. Всю жизнь, как ёлочный шарик, на вате пролежал…
— Ты что, ревнуешь его?
— Фиг с его благополучием, — Глеб дёрнул плечом, — но достаёт, когда они за одну только прописку получают таких женщин, как ты.
Орли усмехнулась и отвернулась.
«Лексус» выкатился на Кубинку. Глеб завернул в уже знакомый проезд и остановился возле уже знакомого дома.
— Мне здесь подождать? — спросил Глеб и пошлёпал по рулю.
— Я боюсь одна. Пойдём вместе.
Обледенелые ступени крыльца. Кодовый замок на железной двери. Жёлтые и синие кафельные квадраты площадки перед лифтом.
Глеб смотрел на Орли. Какое красивое, тонкое, библейское лицо. Ресницы. Кудри. Чёткий очерк чёрно-красных губ. Неужели скоро эта недоступная девушка разденется догола и ляжет с ним в постель?
— Я поеду с тобой и переночую у тебя, — в лифте сказала Глебу Орли, — но это будет просто ночлег. Нельзя, когда Слава в больнице.
Посмотрим, подумал Глеб.
В квартире везде горели лампы. Глеб присвистнул. Похоже, Слава буянил не на шутку. В прихожей вся одежда была сорвана с вешалок и валялась поверх обуви. В комнате на ковре рваные книги лежали в ворохах белья. В кухоньке пол был усыпан битой посудой, ложками и вилками. Слава сорвал дверки со шкафов и повалил стулья. Оба окна были открыты. Они выходили на лоджию, и это уберегло квартиру от снега, хотя и выстудило так, что в чайнике замёрзла вода. Одно окно Слава пытался разбить, и в пластиковом стекле, пробив ножками две дырки, висел стул. Ночлег в таком разгроме угнетал бы психику.
— Н-да, юноша не мелочился, — задумчиво сказал Глеб.
Орли сняла пальто, бросила его на тахту и прошла в комнату в сапогах. Квартира уже не казалась жильём.
— А мне как? — спросил Глеб. — Разуваться или не надо?
— Наверное, не надо.
В первое своё посещение, пьяное, Глеб не рассмотрел жилище Орли, а теперь наверстал упущенное. Квартира была двухкомнатная, похожая на квартиру Кабучи. В проходной комнате — в гостиной — обитали постояльцы, а во вторую комнату, судя по всему, хозяева стащили неприкасаемое имущество и заперли от жильцов на ключ. На двери висела картинка: девушка-тайка, спустив шорты, присела на корточки по малой нужде за большой и обшарпанной статуей Будды. Креатив, бля, подумал Глеб.
— А там что? — спросил Глеб, подёргав запертую дверь за ручку.
— Там девушки писают. Видно же. Ты посиди на кухне, пока я тут приберусь и шмотки себе скидаю…
Глеб прошёл на кухню, хрустя осколками посуды. Совсем недавно он сидел тут с Орли и Славой, пил виски… На кухонном столе лежал раскрытый ноутбук Славы. Усаживаясь за стол, Глеб случайно задел клавишу, и экран ноутбука засветился. Глеб увидел ало-фиолетовую заставку «ДиКСи» и разметку страницы в «ДиКСи-нете». Его собственной страницы. Похоже, Слава уехал в дуру из комьюнити Глеба про чуму.
— У вас со Славой у обоих «ДиКСи»? — спросил Глеб в комнату. — Не дороговато на двоих? Портал-то платный.
— Не для дочери Гурвича, — ответила из глубины Орли.
Ну да, конечно, — подумал Глеб. — И Орли, и её жениху все услуги «ДиКСи» наверняка предоставили бесплатно. Он сам тоже пользуется сервисами «ДиКСи» бесплатно как сотрудник конторы. И многие другие — Кабуча, например, Борька Крохин.
Глеб посмотрел, чего там читал Слава перед сумасшествием. Слава уходил из комьюнити по ссылке на статью «Миазмы».
«Великий Гиппократ и „шейх врачей“ Абу Али ибн Сина, он же Авиценна, утверждали, что ужасную чуму порождают ужасные запахи — миазмы. По мнению мудрецов Средневековья, миазмы содержат некое вещество — „пневму“. Это оно отравляет воду, воздух и вещи и убивает вдохнувших его людей. Происхождение миазмов учёные Средневековья объясняли двумя теориями. Первая — теллурическая: миазмы порождены ядовитыми болотами Азии. Вторая — сатурническая: миазмы спускаются с неба, от планеты Сатурн, которую отождествляли с всадником Апокалипсиса.
При средневековой антисанитарии вони хватало в избытке. Рискуя навлечь гнев читателей, скажем, что в Париже существовали улицы, в переводе на современный русский, Говняная, Говновая, Говённая, просто улица Говна, Воняющая Говном и улица Мочи.
Церковь не одобряла частого мытья, потому что мытьё — оголение тела, а голое тело наводит на греховные мысли. Доктора требовали от своих пациентов в первую очередь покаяния. Хирургия была под категорическим запретом как пролитие крови, противное миролюбию церкви. А компетентные врачи, которые обслуживали сильных мира сего и имели высокие гонорары, были объектом охоты инквизиторов. Миазмы стали предметом осмысления средневековых схоластов, известных вопросом „сколько ангелов помещается на кончике иглы?“. Схоласты не могли понять: зловоние чумы невыносимо отвратительно или невыносимо прекрасно? Споры философов о сущности миазмов привели к тому, что олицетворения чумы у художников были и ужасными, как ожившие мертвецы, и прекрасными, как Святая Дева.
Считалось, что миазмы — переносчики „пневмы“. При заражении чумой „пневма“ убивала свою жертву и вновь выходила из мёртвого тела со смрадом разложения — вторичными миазмами. Смердящие трупы считались смертоносными, хотя на самом деле чумные трупы не заразны: они могут быть лишь рассадниками инфицированных блох.
Спасением от миазмов было очищение воздуха. Города постоянно окуривали. Считалось, что воздух очищается звоном колоколов или канонадой. В домах испаряли молоко, дымили ароматными травами, держали пауков, чтобы они паутиной сгребали смрад, и птиц в клетках, чтобы они перемешивали воздух крыльями. При чуме люди ночевали в конюшнях, потому что дыхание скотины тоже очищало воздух. Женщины обливались духами и носили ожерелья из цветов. Бытовали и практики „от противного“: азиаты разбрасывали по улицам собачьи трупы, а европейцы держали дома вонючих козлов».
Глеб вспомнил, как недавно в машине его душило зловоние… Оно тоже было призраком чумы.
— Я знаю, зачем Слава открыл все окна, — сказал Глеб, уверенный, что Орли его слышит. — Слава прочитал про зловоние чумы. Я увидел его ссылку в комьюнити. Ему померещилось, что здесь тоже чума, и он проветривал квартиру.
Орли вошла в кухню с веником и совком в руках.
— Я уже собралась, — сказала она Глебу, — но не могу оставить тут весь этот срач. Посиди в комнате, плиз.
— А курить там можно? — спросил Глеб, вставая.