Конь на белом принце
Шрифт:
Ах, да! Во время трапезы я наслаждался счастьем не видеть лица своей наречённой: его скрывал глухой шлем, сквозь щели в забрале которого принцесса всасывала пищу (как она досадовала, когда в щель не пролезла жареная куропатка!). Причина столь странного поведения крылась вот в чём: свято чтя древнюю традицию, накануне ночью матушка устроила Евгенике проверку на истинность принадлежности к королевскому роду, и положила в постель горошину. Евгеника оказалась настолько высокородной, что проснулась наутро вся опухшая, в синяках и кровоподтёках,
– Во фигня вышла, пупсик! Надо было предупредить, что у меня наследственная аллергическая горохофобия! Меня так расфурычило, что рожа в зеркало не влазит!
Я представил себе это леденящее душу зрелище и испуганно вскрикнул. Евгеника истолковала это по-своему.
– Не нужно так огорчаться, мой нежный барашек! Лекарь пообещал мне суперпримочки по рекордно низкой цене плюс скидка двадцать процентов, так что к вечеру я буду как новенькая...
– тут она резко перешла на зловещий свистящий шёпот: - и приду к тебе на ночь. Чё ждать целый месяц, а?
– Нет!
– взмолился я, стараясь отодвинуться подальше, - Это совсем не хорошая идея!
Железная дева ободряюще стиснула моё колено под столом латной перчаткой.
– Не волнуйся о морали, зайка. Мы - дети современные, и у нас более свободные взгляды. Всё будет чики-пык! И никто не узнает...
В этот момент Его Величество Дендрофил громогласно возблагодарил судьбу, что в странствиях направила его с дочерью именно в наши края, и призвал всех присутствующих поднять бокалы за будущую прекрасную пару, чей союз несомненно благословлён небесами, и Евгеника оставила свои попытки довести меня до помешательства.
А на закате, когда уходящее за море солнце мягко золотило и без того золотые шпили башен нашего дворца, многочисленная бригада портных и кузнецов принесла мой заказ. Ожидая их, я так нервничал, что сгрыз все ногти на руках у себя и почивального мага, который так и не пошевелился ("Старик почил", - с грустью понял я, - "Не забыть распорядиться, чтобы его вынесли и назначили замену"). Я примерил заказанное, остался очень доволен и распустил благоговеющих подданных, осыпав их милостями в устной форме.
– Родина вас не забудет! Идите!
– с жаром сказал я им.
Кузнецы и портные ушли, еле сдерживая слёзы. Как просто расчувствовать этих простодушных бедняг, подумал я. На душе было легко. Теперь, облачившись в стальные кальсоны верности с висячим замком и десятиметровую ночную рубаху (низ которой я собственноручно зашил мудрёнейшим швом "через край"), я был готов постоять за свою честь перед лицом надвигающейся опасности!
Когда цепной вурдалак во дворе провыл полночь, в дверь моих покоев деликатно поколотили, и знакомый шёпот произнёс:
– Это я, пупсик!
Почти бесшумно упали на пол два дубовых засова, жалобно хрустнула переломленная дужка замка. Путаясь в ночной рубахе и гремя кальсонами, я забрался в постель и глубоко зарылся в перину, оставив для наблюдения один глаз. Заскрипели плохо смазанные нерадивыми слугами петли, и в темноте дверного проёма возникла моя невеста, освещённая светом факелов. Огненная грива распущенных волос ниспадала ей на плечи, мощное тело было облачено в длинную белую сорочку, обутые в тапки из волчьих голов ноги бесшумно ступали по полу.
– Я уже иду, малыш, - нежно пробасила Евгеника, и меня парализовало от страха.
Жуткая дева воткнула факел в подставку на стене и начала своё неумолимое шествие через покои. По пути она наткнулась на почивального мага и приняла его за меня: принялась тихо ворковать и выделывать над его телом какие-то пассы. Вскоре, поняв, что обозналась, Евгеника злобно рыкнула и одной левой вышвырнула беднягу в окно (думаю, что в результате такого полёта он умер окончательно). К тому времени ужасное оцепенение покинуло меня, и я осторожно пошевелился, закапываясь в перину глубже.
– Ах, вот ты где!
– хищно воскликнула Евгеника и одним прыжком перенеслась на кровать.
Ей понадобилось три минуты на то, чтобы обнаружить меня в перине и откопать. Я пытался сохранить самообладание и не поддаться панике.
– Любезная дева Евгеника, я буду кричать!
– Боже, да ты, оказывается, страстный!
– пылко пробасила моя невеста, разбрасывая вокруг подушки подобно матёрому вепрю, стряхивающему с себя охотничьих собак.
– Что Вы себе позволяете?
– возмущённо пролепетал я.
– Всё!!!
– выдохнула разгорячённая дева и вцепилась в меня обеими руками.
Я попытался в отчаянии дать ей пощёчину, но Евгеника заломила мне кисть, коварно вынудив принять положение кавалера, поднимающего с пола перчатку дамы.
– Какой ты неловкий, пупсик!
– посетовала воительница, бросая меня через бедро, - Дай-ка я тебе немного помогу.
В воздух взвились клочья моего спасительного одеяния. Я вспомнил ужасы, рассказанные кардиналом, и затрепыхался, подобно нежному кролику в лапах сурового льва.
– Будь нежен со мной!
– пробасила Евгеника с придыханием и обрушилась на меня всем своим богатырским телосложением.
Тишину комнаты одновременно нарушили мой вопль и звук удара костей о железо. Одно из двух Евгенику весьма озадачило. Она отползла в сторону и в ужасе воскликнула, потрогав замок на моих кальсонах:
– Мать моя женщина! Твои родители - изверги, раз сделали с тобой такое!
И тут я неожиданно разгневался: как, эта несостоявшаяся Смерть оскорбляет моих венценосных батюшку и матушку! Гнев придал мне силы, и я действовал не раздумывая. Вскочил с постели, выдернул из-под Евгеники перину и с печальным криком выбросился в окно.