Конь с золотым седлом(Плвесть)
Шрифт:
Мы легли. Но запах свежего сена и душный воздух мачуби не давали уснуть. В окна мачуби, похожие на амбразуры, некоторое время ещё видны были клочки облаков, потом показался полумесяц, но не видно было ледника, гор, башен — слишком узки окна мачуби Бимурзы.
Хозяин поднялся от огня, запер дверь и всё так же молча прилёг на сено.
Всё-таки я уснул. Разбудил меня какой-то шум. Я поднял голову, прислушался — вдали раздавалось ржание коня.
Абесалом уже был на ногах.
В проёме двери, чутко напружинившись, стоял Бимурза.
— Куда собрался? — спрашивал его Абесалом.
Бимурза всё так же напряжённо стоял
— Гостей оставляешь, а сам уходишь!
— А он куда-то идти должен? — спросил я Абесалома, будто не догадывался, что Бимурза хотел сбежать. — Стоп! Ты слышишь ржание коня, Абесалом?
— Слышу.
— Ну, значит, пойдём его ловить. Нельзя, чтобы конь оставался без хозяина.
— Почему он хотел уйти один? — ворчал Абесалом.
— Ну, почему, почему? Как ты не догадаешься? Бимурза — хозяин, уважительный хозяин, он не хотел беспокоить гостей.
— А-а, — протянул Абесалом. — А я подумал…
Бимурза будто и не слышал нашего разговора.
Мы не стали ждать его приглашения, быстро встали, взяли верёвки и вышли из мачуби.
Бимурза молча шагал впереди нас. Насупленные башни с тёмными амбразурами мрачно глядели нам вслед. Мы спустились к Ингури, перешли через мост и там, где дедушка Годжи потерял трубку, ступили к подножию крепости царицы Тамары. Мы постепенно обошли крепость и совсем близко услышали ржание коня, а затем и цокот копыт по камням.
Конь шёл навстречу и звал, звал кого-то, может, звал белогривую мать, а может, и своего молчаливого хозяина — Бимурзу Парджиани. Бимурза шагал уверенно по камням и ни разу не оглянулся, будто нас и не было тут вовсе. Мы поднялись очень высоко в горы. Голос коня был уже совсем рядом. Я шёпотом сказал мальчикам, чтобы они остались. Но ребята заупрямились:
— Нам очень хочется увидеть коня.
Скоро мы увидели коня. Около развалин одной из дальних башен крепости пружинисто ходил конь, бил копытами о камни так, что летели искры, и ржал, сотрясая горы и развалины крепости диким голосом. У него была белая, как ледник, грива до земли, и весь он был белоснежный, и под луною играли блики на нём.
Такого коня я никогда не видел.
И Абесалом тоже не видел.
А Гиги и Бачо и подавно не видели.
Даже Табэк остановился поражённый. Конь словно бы вышел из сказки.
Бимурза смело шёл к нему, а мы стояли, как заворожённые, держали в руках арканы и не могли двинуться с места.
— Бимурза! — тихо позвал мальчика Абесалом.
Бимурза, кажется, не слышал Абесалома, а шёл всё так же молча, не оглядываясь. Конь поднял голову и приветливо прошелестел губами.
Бимурза что-то достал из кармана, должно быть, соль. Конь лизнул с его ладони и послушно последовал за мальчиком. Но тут он внезапно взвился на дыбы, страшно заржал и рванулся в нашу сторону. Мы едва успели скрыться за развалинами башни.
Конь вихрем промчался мимо нас и прыгнул со скалы.
Он прыгал, как тур. Он летел, как ветер, но мы всё-таки успели заметить прижавшегося к его шее мальчика. «Бимурзу похитил конь!» — догадался я.
— Бимурза-а! — закричал я не своим голосом.
— Бимурза-а! —
— Бимур-за-а-а-а!..
— Би-мур-за-а! — повторили горы, ледник и башни.
Вдали замолк стук копыт. Вот конь ещё раз белой птицей мелькнул на дальней сопке, и на нём — чёрная точка — Бимурза. Конь уносил его ввысь, к леднику.
— Би-мур-за-а! — кричали мы.
— Би-мур-за-а! — повторяли одна за другой горы Сванетии, и эхо отдавалось в каждом ущелье, в каждом потоке, в каждом водопаде. Эхо замолкало только у самого неба. Горы снова становились молчаливыми. Они приняли, скрыли и долго будут хранить ещё одну тайну.
Горы полны тайн!..
КОНЕЦ СКАЗКИ
Вечером мы рассказали Мано и всем нашим о путешествии. Конечно же, не удержались и похвастали, как мы научились ездить на конях, как здорово наловчились косить и копнить сено, охотиться за турами, и об археологах рассказали, и о белом коне, и о Бимурзе…
Ах, Бимурза, Бимурза! Ускакал от нас, не захотел расстаться с родной Сванетией. Ну что ж. Может быть, так ему лучше. Пусть будет так, как хочет маленький хозяин. А люди в Сванетии добрые, душевные, они не дадут пропасть мальчику и худому его не научат.
Скоро я поеду в Тбилиси и, как всегда, остановлюсь ночевать у друга своего, Абесалома.
И, как всегда, маленькая Пипкия подсядет ко мне и попросит рассказать сказку. И я начну: «За тридевять земель жил-был…». Нет, так я уже не смогу рассказывать. Я расскажу ей о том, как ходили мы за тридевять земель — и это будет самая лучшая сказка, самая большая из всех, какие я когда-либо знал и знаю. Но я не буду заканчивать эту сказку так, как заканчиваются старые грузинские сказки:
Мор там, пир здесь. Отсев там, мука здесь…Нет, я выберу самый добрый конец потому, что сказка, которую я сам видел, была очень добрая и красивая:
Жили-были счастливо. Эласа, меласа [1] . Висел кувшин на пне. Сказителю и слушателю сон сладкий — вам и мне.И когда я буду рассказывать сказку маленькой, внимательной Пипкии и всем детям, которые любят сказки, я буду ясно видеть перед собой высокие горы с шапками белых облаков; падающие с них серебристые ремни водопадов; старую крепость среди гор, у подножия которой ревёт и пенится Ингури; летящего, как птица над горами, белого коня с золотым седлом, и лихого, неустрашимого наездника на нём.
1
Эласа, меласа — непереводимая присказка, подобная русской: «Ой ты гой еси…».