Конь в пальто
Шрифт:
– Эй, – осторожно окликнул его Аслан. – Бойченко! Ты не спи, ты играй. Спать дома будешь.
Адвокат протиснул мутный взгляд сквозь веки, страстно замычал и с неожиданной прытью ломанулся в направлении ванной комнаты, откуда тут же донеслись утробные стенания и всхлипы. Так Адвокат оплакивал собственную глупость, из-за которой его чрево оказалось переполненным немыслимой смесью из антагонистических напитков.
– Заканчиваем без него, – безапелляционно заявил Олежка. – У кого на руках останется меньше карт, тот и выиграл.
Аслан кисло сверился со своим раскладом и проголосовал против: он хотел начать партию заново. Ленка не поддержала ни одного, ни второго. Метнула свои карты на стол, взяв в руки бутылку и бокал.
– В чем дело? – спросил Олежка.
– Надоело.
– Так нечестно! – по-детски возразил он.
– А как честно?
Ленкин взгляд прошелся по нему с презрительным любопытством, и Олежка потупился, словно голым был он, а не она.
Аслан забеспокоился, засучил ногами в белых грязных носках.
– Как же теперь? – спросил он, пожирая глазами заупрямившуюся гостью, причем взгляд его уперся не в ее лицо, а как раз туда, откуда никакого ответа последовать не могло.
Ленка развернулась к нему боком, сердито забросила ногу за ногу и ответила:
– Теперь хочу увидеть турнир, вот что. Победитель получает все. Ну?
– Какой-то сумасшедший дом, – рассердился Олежка и демонстративно развалился на диване, показывая всем видом, что в подобных дурацких затеях участвовать не намерен.
Пристально глядя на него, Ленка встала, приблизилась к Аслану и положила руку на его голову. Он не шелохнулся. То ли боялся спугнуть удачу, то ли остался доволен открывшимся обзором. По-прежнему не отводя от Олежки глаз, Ленка медленно намотала на пальцы иссиня-черную прядь Аслановых волос и потянула обладателя вверх, следом за разворошенной прической, затем – в направлении входа в призывно темнеющую спальню. Покорно влекомый Аслан на ходу успел извинительно улыбнуться хозяину дома, показывая мимикой: что я могу поделать, если женщина просит?
Оба скрылись из виду так резко, словно их втянула в спальню какая-то неведомая сила. Они даже не потрудились закрыть за собой дверь, а уж лакеем работать Олежка им не нанимался. Может, со свечечкой еще рядом постоять? Дрожащими руками он выудил из натюрмортных развалин сначала одну бутылку, потом другую, неодобрительно изучил их на свет и полез в бар.
В спальне сквозь страстное бормотание Аслана прорезался веселый смешок Ленки. Стереосистема выдавала мягкий блюз, с которым плохо гармонировали утробные всхлипы уединившегося Адвоката. Олежка свернул крышечку с бутылочного горлышка и сунул его в рот, больно задев верхние зубы. Никакого вкуса он не ощутил, даже не разобрал, что именно пьет жадными глотками.
– Подожди… Подожди, говорю, успеешь, – донес-ся до него приглушенный Ленкин голос. – Ты сначала скажи, ты крутой?
Хрюканье, похожее на утвердительное.
– А твои товарищи, они тоже крутые?
Хрюк!
– Это хорошо, – паясничала невидимая Ленка, слегка задыхаясь. – Вот мой – не крутой. Один раз в жизни собственной тачкой обзавелся, так его тут же и кинули.
Хрюк! – уже насмешливо.
– Дай хоть полюбоваться на крутого… Ну-ка? Ой, не могу! – расхохоталась за стеной Ленка. – Такой коротенький! Это где ж его так обкорнали?
– Ты замолчи лучше, – распорядился Аслан и добавил строго: – Женщина!
– Ой, какие мы… дикие, какие грозные… Прямо горный ослик… И-а!.. А!.. А-а-а!
Олежка упорно ввинчивал бутылочное горлышко в рот. Затянувшийся блюз никак не кончался. Адвоката все еще выворачивало наизнанку в ванной, хотя он уже пытался заглушить свои страдания шелестом во-ды, пущенной из душа. Бесполезное занятие. Все было отлично слышно. Особенно гортанные рыканья Аслана и уже совсем не иронические восклицания Ленки.
Пытка завершилась одновременно с содержимым бутылки. Закурив, Олежка ничего не выражающим взглядом встретил появление Аслана, который, воротя виноватую физиономию, развел руками и шепнул:
– Прямо изнасиловала, честное слово.
Из незастегнутой ширинки Аслана кокетливо выглядывал край черной рубахи, которую он бессменно носил для сходства с мафиози. Сочувственно вздохнув, Олежка направился на кухню, поманив за собой нашкодившего завмага. Тот не переставал корчить из себя невинную жертву, перемежая жалобы с претензиями и обвинениями в Ленкин адрес:
– Нет, ну ты только вникни! Ослом обзывается, а сама – блядь, последняя блядь! Как только муж такую терпит?
– Извини, – сказал Олежка. – Это я, как хозяин, недоглядел. Отдал тебя на поругание, бедненького… Чаем так и не попотчевал… Но чашка – вот она, видишь? Моя самая большая, самая любимая чашка.
Аслан заглянул в фарфоровую посудину и осторожно напомнил:
– В ней нет чая.
– Знаю. Так что ты еще раз извини. Придется так…
– Как?
– Так!
Чашка звучно впечаталась в голову Аслана, частично осыпалась на пол, а частично ощетинилась осколками, впившимися в лоб. Из посиневшей кожи выступили первые капельки крови. Закатившиеся глаза Аслана диковато блеснули белками. Он попытался упасть, но Олежка не дал, заставляя стоять прямо.
– Это за сахар, – пояснял он, встряхивая безвольного Аслана. – Я хотел сразу, но как-то руки не дошли. Ты меня слышишь? Хорошо слышишь?
– Да, – прошептал Аслан, но этим и ограничился: его язык был занят слизыванием струек крови, перечеркнувших его запрокинутое лицо.
– Молодец, – похвалил Олежка, волоча завмага в прихожую. – Бери свои шмотки и мотай отсюда! Марафет на улице будешь наводить. Пшел!
8
Вытолкав оглушенного завмага за порог, он вернулся в гостиную, с тупым упрямством нашел еще одну бутылку и, кривясь, отпил пару глотков. Окинув унылым взглядом образовавшийся свинарник, скривился еще сильнее и мстительно футбольнул ногой Ленкину одежду, сброшенную на ковер.