Конь в пальто
Шрифт:
Универсальный водитель Толик, которого майор называл в шутку то стрелком-радистом, то штурманом, то адъютантом – в зависимости от настроения, – в ситуации сориентировался мгновенно и так же мгновенно изобразил мертвецкий сон, в который он якобы погрузился, всем инструкциям вопреки. Ну, инструкции инструкциями, а жизнь под них не всегда подгонишь. Скажем, наушники должны были сидеть на его голове, а не на майорской. Кроме того, на магнитофон следовало писать буквально все, что происходило на опекаемой квартире. Если бы Толик не спал, ему пришлось бы заметить, что командир время от времени – по рассеянности – отключает режим записи, а то и вовсе срывает с головы наушники так поспешно, словно они начинают обжигать уши.
Но Толик ничего этого не замечал, потому что разбирался в очень многих вещах, в том числе и в отцовских чувствах. И умел сохранять полное молчание и абсолютную неподвижность сутками, не то что часами. Вот Толик и сохранял расслабленную позу спящего, даже изредка очень правдоподобно похрапывал. Майору следовало бы здорово отчихвостить подчиненного за такое безобразие, но, понятное дело, он этого делать не стал. Не до того ему было. Надеваешь наушники, материшься, снимаешь, и опять все сначала. Беспокойная выдалась ночка, ох какая беспокойная!
И когда на горизонте нарисовался волоокий Аслан с окровавленным лицом, раздраженному майору сразу захотелось нарушить еще одну инструкцию, а заодно и значительно превысить служебные полномочия. Как бы от скуки, он пересел поближе к своему универсальному водителю, похлопал его по плечу и негромко сказал:
– Ну, ты, жук-притворяшка…
Толик старательно зевнул, едва не вывихнув челюсть, и принялся тереть кулаками глаза с таким усердием, что они даже слегка попискивали, как начисто вымытые блюдца под полотенцем старательной хозяйки. Оставив наконец глаза в покое, он обиженно заявил:
– Я не притворяшка!
– Значит, просто жук, – не стал спорить майор. – Еще тот!
– Обидно слушать такое. Ну задремал чуток, каюсь. Только зачем с насекомым сравнивать?
– Кстати, о насекомых. Видишь того мушиного самца, который морду снегом оттирает?
– Вижу. Самец, точно. Но почему именно мушиный?
– А есть такой анекдотец… Расскажу тебе, чтобы сон прогнать… Поручик Ржевский как-то хвастался меткостью. Пальнул из пистолета по мухе, а она жужжит себе. Эге, говорят ему, да она-то живехонька! А он отвечает гордо: «Да, жить будет. Но любить – уже никогда».
Толик смеяться не стал, побарабанил пальцами по баранке, огляделся по сторонам и вдруг попросил:
– Разрешите отлить, товарищ майор. Я мигом.
– Конечно-конечно. Только осторожненько.
– Эх, товарищ майор… Как ни ссы, последняя капля – в трусы. Но я аккуратно, не сомневайтесь.
– Иди уже, балабол.
Соскользнув змеей с сиденья, Толик, не потрудившись захлопнуть дверцу, растворился в темноте. Можно было бы проследить за его передвижениями через окуляр ночного видения, но майор не стал. Он и так знал, чем закончится ночная прогулка Толика.
А вот Аслан, кое-как остановивший кровотечение из глубокой ссадины на лбу, ничего наперед предугадать не мог, пока, шагая через незнакомый пустынный двор, не был застигнут врасплох уверенным голосом неизвестного, настигшего его сзади:
– Стоять!
– Что т…?
Короткий тычок в удивленное лицо резко развернул голову Аслана в прежнем направлении.
– Не оборачиваться! Руки за голову! Ноги раздвинуть! Шире… Еще шире… Так… Ыть!!!
Там, куда был нанесен безжалостный прицельный удар, произошла массовая гибель сперматозоидов и андрогенов, только что начавших восстанавливать свою поредевшую популяцию. Их боль Аслан воспринял, как свою собственную. Разинув рот в беззвучном крике, он ухватился руками за искалеченную промежность и повалился мешком на асфальт.
Неизвестного никто не уполномочивал, но он не удержался от мстительного комментария:
– Яйца теперь твои – хоть оторви и выбрось!
– Нет, – заплакал Аслан. Не желая верить, он вцепился в свою мошонку, как скупец – в мошну. Глупый. Никто у него ее и не отбирал. Все, что имелось у Аслана между ног, теперь никому и даром было не нужно.
Пояснив это Аслану, незнакомец посоветовал ему не блажить и не будить окрестных жителей, позволив ему лишь тихонечко подвывать, не более того. А сам под этот плаксивый шумок незаметно ретировался.
А через две минуты после жестокого нападения в микроавтобус вернулся Толик, зябко передернул плечами, подышал на замерзшие руки и доложил:
– Морозец на улице. Асфальт ледком прихватило. Скользко. Там за углом один парнишка навернулся, ушибся сильно, рыдает.
– Пьяный, наверное? – равнодушно предположил майор.
– Не без того.
– Живой хоть?
– Как сказал Ржевский? Жить будет, но любить – никогда. В последний раз потешился.
Майор, окаменев, тихо попросил:
– Забудь этот дурацкий анекдот, Толик. Ничего не было.
– Как скажете.
Он был очень понятливым парнем. «Как скажете», а не «как прикажете». И без всяких «товарищей майоров».
2
Все более эмоциональные разговоры, ведшиеся в проклятой квартире, никакого интереса с профессиональной точки зрения не представляли, поэтому майор игнорировал их без зазрения совести. В противном случае можно было запросто свихнуться… Изуродовать еще пару человек. Или вообще пристрелить их к чертовой матери. Майор не стал делать ни того, ни другого. Коммерсанту Ляхову и театральному Адвокату, по его прикидкам, жить все равно оставалось очень мало.
Поганого родственничка Ляхова – дурная кровь, седьмая вода на киселе – майор никогда в глаза не видал и знал, что живым вряд ли успеет увидеть, о чем нисколько не сожалел. Забавнику Адвокату, по его прикидкам, стезя выпала чуточку подлиннее, но зато и более трудная. Все коленки собьешь, пока доползешь до конца и подохнешь с облегчением. Неделя, от силы полторы имелись в его распоряжении. Самое время о душе подумать. А он чем занимается? Заранее скривившись, майор поднес к уху один наушник и, услышав, что дело дошло до перетягивания простыни, поспешно отключился от происходящего.