Конан и цепь оборотня
Шрифт:
Невидящим взором Конан посмотрел на Бруккиса. Его казнят, если княжна не будет найдена и спасена… Что ж, они найдут ее… Вот только понравится ли теперь князю его дочь?
Киммериец хмыкнул. Может, доставить ее вместе с возлюбленным? Нет, нет… Книга показала, что он должен сделать. Еще и поэтому нужно ехать вперед… И дело тут вовсе не в княжне…
Он тронул коня, и скоро отряд, оставляя за собой клубящееся облако, вновь несся по пустынной дороге туда, где на горизонте вставали призрачные синие горы.
— Сегодня в полночь явится Великий Заган, —
— Как скажешь, мой повелитель… — Ониксия лениво приподнялась на локте и окинула взором хижину. — Но мне здесь так нравится…
— Лучше, чем в пещере?
— Мне и в пещере с тобой было хорошо! Княжна посмотрела на сатира ярко-желтыми глазами и порывисто вздохнула.
Ноздри козлоногого колдуна затрепетали. Он долго и с видимым наслаждением смотрел на ее обнаженное тело. На спине и животе Ониксии уже кучерявилась жесткая шерсть, глаза с узкими полосками зрачков стали воистину прекрасны, а кокетливые рожки на голове выглядели такими беззащитными…
Он и не подозревал о своей способности трансформировать живые существа, даруя им семя и направляя волю на желаемые изменения. Вероятно, от отца перешел к нему этот великий дар. Но как он мог о нем догадаться, если до сих пор довольствовался совокуплением с козами и шакалами?! Они сразу же убегали… Но теперь… Он захотел, чтобы голову его женщины украсили маленькие рожки — и они стали расти уже на следующий день! Он пожелал, чтобы глаза ее стали желтыми… Он хотел, чтобы тело ее увили кудрявые волосы… Он теперь может сделать с ней все, что захочет!
О, великий Заган! Он же может вырастить из нее гиганта! Страшное существо, подвластное только ему, сокрушающее все на своем пути! Голова ее будет достигать небес, рык ее услышат в самых дальних распадках Карпашских гор. Он вырастит женщину-мстителя! И настанет день, когда он выведет ее на равнину и пойдет войной на город! И все — все! — падут перед ним на колени! Ее сила, мощь, свирепость и его колдовство!.. Никто не устоит!
Стоп! А почему бы не создать целую армию женщин-монстров? Он похитит несколько десятков девушек и изменит их по своему желанию! И настанет великий день — во главе армии великанов он двинется по земле, покоряя города, захватывая земли и создавая все новых монстров! И скоро весь мир покорно ляжет к его ногам!
Неохотно вернулся козлоногий к действительности. Скривил губы. Закряхтел. Пока нужно бежать. Спасаться от гнева мерзкого божка, которому он когда-то сдуру поклялся служить. Необходимо спрятаться где-нибудь в глубокой пещере, пережидать… И продолжать изменять женщину! С каждой порцией семени она должна расти, расти… Пусть сила ее будет неимоверной, а кожа — дубленой! Такой, чтобы не пробила ни стрела, ни копье! И пусть она любит и почитает только его — своего повелителя, своего бога, дарителя силы!
Колдун стал собираться в дорогу. Заспешил, затопал копытами по глиняному полу. Бережно уложил в мешок амулеты, свой любимый мутный шар, завернутые в тряпицы порошки, пучки высушенных трав, странные, неестественно изогнутые кости.
— Собирайся! Скоро полночь. Не увидев нас в жертвенной пещере, Заган может наведаться сюда.
— Кто такой этот Заган, и чем он так страшен? — лениво спросила Ониксия, нехотя заворачиваясь в халат.
— Это один из древних богов-демонов… Он дал мне силу, и я поклялся ему служить… — козлоногий торопливо осмотрел хижину. — Вроде, все… Пора! Мы должны на время спрятаться.
— А потом?
— Потом? Мы завоюем всю землю! Я завладею такими талисманами, что смогу помериться силами с самим Азатотом! Но вначале сокрушу Ниаматара и завладею Книгой Черных Врат!
И два странных и страшных существа вышли из полуразвалившейся хижины, чтобы уже никогда в нее не вернуться.
— Здесь! — Конан указал на темное отверстие, сливающиеся с тенями, которые окутывали гору.
Бруккис молча смотрел на вход в пещеру.
Два небольших утеса стояли по бокам, как часовые. Изломанные линии нависших скал навевали тревогу. Исчезающее за горой солнце, казалось, навсегда прощалось с людьми, дерзнувшими на закате приехать в эти дикие места. Солдаты, опытные, закаленные в боях воины, чувствовали себя детьми, забравшимися на спор ночью в заброшенный дом с привидениями.
Двадцать всадников, пугливо озираясь, сбились в кучу, бормоча молитвы. Бруккис, осматривая окрестности, пытался понять, что же ему здесь так не нравится. Ну, да — мертвый распадок, по которому они приехали, и по которому когда-то текла речка… В былые времена веселое журчание воды звучало в этих местах. Но высохла речка… Не по сердцу здешним духам была ее песня! И навалилась, набросилась на окрестности вязкая, гнетущая тишина. Высосала жизнь из деревьев — остались только гниющие колоды да голые, мертвые ветви давно засохших великанов. Выгнала птиц, что песнями тревожили ее — сумрачную, таящуюся; разогнала зверей… Только летучие мыши, эти маленькие вампиры, тут чувствуют себя привольно — облепили окрестные скалы, мерзкими гроздьями весят у входа в пещеру. А сколько их внутри? Там, куда не заглядывает солнце, где царит вечная, вязкая, гулкая тьма?..
Тревога заметалась в глазах бесстрашного капитана. Мрачный распадок привел их к этой горе, похожей на могильный курган — на огромный, насыпанный давно исчезнувшими гигантами могильный курган. И там внутри, куда им нужно идти, лежат, верно, гниющие кости давно умерших великанов.
Мрачно, страшно вокруг! Не зря кони хрипят и волнуются. Умные животные — они чувствуют извращенную природу этого места. Они чувствуют смерть. Да, именно так! Смерть! Бруккис огромным усилием воли сдерживал крик, рвущийся изнутри, из глубин естества человека, столкнувшегося с мертвящим ужасом неестественного.
Солнце давно село, и распадок окутала душная тьма. Конан, нахмурив брови, задумчиво смотрел на черное жерло пещеры. Вспоминал видения, навеянные Книгой. Бруккис, до боли сжав челюсти, твердой рукой — пока еще твердой — сдерживал рвущегося прочь коня. Солдаты позади громко молились, некоторые читали охранительные наговоры, другие ругались, пытаясь гневом прогнать навалившийся огромной темной глыбой страх.
Даже Конан чувствовал неясную тревогу. Сама местность, мрачный, мертвый пейзаж навевали безысходную тоску и леденящий, змеей заползающий в душу ужас.