Конан и Копье Крома
Шрифт:
— А вы попробуйте, — весело предложил один из боссонских командиров.
— Да, барон, попробуйте, — поддержал своего офицера Сапсан. — Юноша справился неплохо, а вы, говорят, выдающийся фехтовальщик.
— Я фехтовальщик на мечах, к вашему сведению, а не на деревенской утвари. А ты, — и нос указал на боссонца, — благодари Митру Милосердного, что не служишь в гвардии. У нас наглецам, что встревают в разговоры командиров, полагается дюжина плетей.
— Вернись к своим обязанностям, Горм, — велел Сапсан и добавил, уже обращаясь к барону: — У меня в Легионе считается, что хороший боец может фехтовать всем возможным и невозможным оружием и даже предметами, к оружию не относящимися. Скажем, веслом.
— Кроме расшатанной дисциплины, по поводу
— Что поделаешь, барон, места тут дикие, и население, действительно, по преимуществу варвары. Воевать нам приходится не на бархатных коврах и не в танцзалах. Поверьте мне, трудно убедить врага, если он кидается на вас, размахивая оглоблей от телеги, что честь дворянина не позволит вам продолжить поединок, ибо вы не обучены действовать мечом против оглобли. — Тут Сапсан счел нужным прекратить бесполезные трения и потрепал пажа по голове, взъерошив тому волосы: — А юноша хорош, очень хорош. Со временем из него выйдет отличный солдат.
— Я чрезвычайно рад, герцог Сайнийский, что мой Эйольв вам пришелся по нраву, так как именно с ним выотправитесь к вашим наемникам из Митрой проклятого Ванахейма и приведете их под стены Венариума, — вступил в разговор Орантис.
Эта мысль пришла ему в голову только что. Он не сомневался, что племянник прекрасно разобрался в том, кто натравил на него кучу вонючих мужиков с дубинами, желая выставить в смешном виде. Сапсана следовало срочно удалить от гарнизона, а раз он сам заварил эту ванирскую кашу, так пусть ее и расхлебывает. За самодурствующим пограничным выскочкой следует приглядывать, а паж со всех точек зрения был кандидатурой подходящей.
Сапсан в свою очередь заметил, как удивленно вскинул глаза юноша при этих словах, и сделал свои выводы.
— А позвольте вас спросить, месьор, кто будет командовать гарнизоном в мое отсутствие? — спросил он, хотя заранее знал ответ.
— По решению Магистрата — на время отражения варварской угрозы Северным Легионом буду командовать я, а после того, как подойдет из Тарантии основная армия — тот, кого августейшая особа посчитает достойным этой должности.
— Разумеется, мой герцог. — Сапсан с трудом сохранил невозмутимое выражение лица. Об «основной армии» он слышал впервые. Итак, столичные интриганы победили. Он, зачинатель сил охраны аквилонского пограничья, отстранен от командования собственным детищем. Вместо Легиона теперь он возглавит вспомогательный отряд наемников, а когда их придется после окончания кампании распустить… Опала, отставка…
Сапсан не знал слов страшнее. «Я еще поборюсь, — подумал он зло, прислушиваясь к возмущенному ропоту своих командиров, слышавших последние фразы, — без меня граница развалится, варвары сомнут все кордоны и богатейшие провинции Внутренней Аквилонии обратятся в пустыни. Уж за пиктов и киммерийцев можно быть спокойным — их сдерживает один только Легион. А командовать Легионом могу один только я. Митра, да тут и волноватьсянечего. Все эти столичные хлыщи, только и способные, что звенеть перстнями да болтать языком, провалят уже эту кампанию, и им не поможет ни одна дополнительная армия, ни целый десяток».
Успокоив себя таким образом, Сапсан отдал указание офицерам продолжать учебные занятия и направился вслед за Орантисом Антуйским в его палатку. Наступал вечер, и как было обещано, явился Атли, вместе с которым предстояло отбыть Сапсану и юному Эйольву.
Атли привел с собой четверых из своей знаменитой в этих краях вольной дружины. Словно стая полярных волков, они жались к своему вожаку, держа руки поблизости от оружия и с нескрываемой ненавистью обводя глазами лагерь грозного Легиона. Не трудно было понять, зная нехитрую душу северян, что они чувствуют себя в захлопнувшейся ловушке с того момента, как за их спинами хмурые стрелки-боссонцы затворили ворота и проводили ваниров и их сани недобрыми взглядами.
Вожак же чувствовал себя в аквилонской крепости совершенно спокойно или же,
Словно не замечая угрюмых, сверлящих затылок взглядов пограничников, с молоком матери впитавших если уж не ненависть, то — опаску к жителям Нордхейма, Атли широко улыбнулся заходящему солнцу и направился к шатру командира Легиона. Четверо воинов его ватаги остались возле саней, подчеркнуто внимательно следя, чтобы громадные белоснежные псы Ванахейма не устроили грызни ни между собой, ни тем более со сторожевыми псами легионеров, что подозрительно принюхивались к чужакам, сбиваясь в стайку неподалеку от стоянки ванирской упряжки. В этой сумрачной и жестокой земле, где гость зачастую оказывался вражеским лазутчиком, а попутчик — будущим врагом, собаки и люди вели себя совершенно одинаково, разве что одни из них были не в пример хитрее и приспособленнее к суровостям пустоши, к тому же на их стороне всегда было холодное железо, вторые же не умели скрывать своей вековечной мучительной боязни чужих и без лишних отступлений начинали глухо ворчать, скалить клыки и поплотнее сбиваться в тугой ком пока еще оборонительной агрессии, коготь к когтю, клык к клыку.
Вокруг четверки нордхеймцев собралась добрая сотня порубежников, которые хмуро переглядывались, нарочито громко обсуждая вооружение и одежду пришельцев. А обсуждать было что. Четверка дружинников представляла собой великолепный образец вековечного врага хайборийского мира, каждый из них был природным хищником без липших мышц, словно бы слепленным Имиром из одних жил, костей и тугих канатов.
Все они, выказывая презрение суровому климату, были без плащей и накидок, в одних только меховых куртках, стянутых поясами и портупеями. Хлопья снега били в незатянутые шнуровкой вырезы, из которых выглядывали многочисленные варварские амулеты и обереги, клыки и когти могучих полярных медведей, нанизанные на бусы, нити которых сплетены были из такого материала, что их владельцам позавидовал бы любой пикт-людоед с берегов Западного океана.
На бычьи шеи спускались кудлатые огненные бороды, в которых сверкали кристаллики льда, глаза по-звериному поблескивали в прорезях рогатых шлемов, не глядя куда-то в одну точку, а словно бы сквозь обступающую их толпу, стремясь охватить все возможное поле битвы. Меховые высокие сапоги, перетянутые ремнями от лодыжек почти до колен, еще более усиливали звериное впечатление от варваров.
В штанах же дружинники позволили себе разнобой пристрастий — были тут и дико контрастирующие с образом полярного Нордхейма шелковые гирканские шарова-ры, под которыми угадывались в лучах беспощадно правдивого вечернего светила волосатые мускулистые ноги, были и явно трофейные короткие брючины от костюма немедийского верхового, по отдельности закрепленные на бедрах все той же подозрительной шнуровкой, и пара традиционных северных юбок белого нежного меха королевских котиков, разрисованных сине-зелеными письменами, более похожими своими ломаными значками на обухи топоров и перекрестья мечей, чем на буквы или руны Асгарда.
Защитного вооружения на дружинниках Атли не было, если не считать бронзовых тяжелых наручей на запястьях. Эта четверка была, без сомнения, из числа воинов-волков, по легендам южан, неуязвимых оборотней, родичей тех существ, памятуя о существовании которых, хайборийцы страшатся ночи, грозы и заброшенных могил.
Надо отметить, что хитроумный Атли пользовался дурной славой немногих истинных «неистовых детей грома» — берсеркеров, боевые подвиги которых давно ушли в прошлое даже в полном первобытных сил Нордхейме. Его дружинники умели в бою рвать на себе одежды, исходя пеной и скаля зубы, чем повергали некоторых впечатлительных воинов-южан в суеверный ужас.