Конан и лик Зверя
Шрифт:
От дальних костров слышались заунывные, тянущие душу, завывания.
Разбойники гуляли. Трудно представить себе более живописное и вместе с тем более грозное зрелище.
Лагерь Конана располагался на окраине леса недалеко от берега моря, и иногда можно было расслышать отдаленный шум прибоя. Ночные джунгли были полны звуков: крики птиц, болтовня обезьян, грозный рык вышедшего на охоту хищника, хохот гиен и тоскливый вой шакалов создавали свою неповторимую, вечную, как сама жизнь, музыку, которая грубо заглушалась нестройным пением и пьяным хохотом сотен людей.
Звери, выходившие
Толпа, веселящаяся в лагере, и не думала вслушиваться в ночную жизнь леса. Кто еще держался на ногах, шумели за себя и за своих спящих товарищей.
Непроглядная темень тропической ночи бессильно отступала перед светом многочисленных костров. В их отблесках мелькали самые пестрые одеяния в мире: разноцветные головные платки, золоченые шлемы, позаимствованные у туранских гвардейцев, широкополые аквилонские шляпы, причудливые головные уборы из перьев, обычные для пиктов и жителей черных королевств далекого юга, но чудно и дико выглядящие над их хайборийскими физиономиями. Куртки, халаты, длиннополые кафтаны, блестящие кольчуги, рубахи и туники самых ярких расцветок, короткие узкие штаны запада, широченные восточные шаровары и набедренные повязки.
Но было одно, что объединяло эту разношерстную толпу — оружие. Обычное, излюбленное оружие мунган — кривая сабля, но нередко можно было увидеть прямые мечи, обычные для закатных стран, и боевые секиры самых разнообразных форм. В дополнение к этому каждый разбойник в соответствии со своим вкусом имел нож, реже кинжал, обычный или метательный, стилет, тесак, топор — всего и не перечесть. И редко какой солдат регулярной армии владел с таким искусством своим оружием, как мунгане своим излюбленным, порой весьма экзотическим. Что до сабли или меча, то ими учились владеть еще с младенческих лет. Мунганские стрелки из лука смеялись над знаменитыми хоарезмскими лучниками и называли их недоучками.
Да, эта армия была сильна, но было у нее и слабое место: отсутствие дисциплины и неумение сражаться в строю. В чистом поле мунгане не выдерживали навязанного правильного боя и обращались в бегство, даже если силы сторон бывали равны. Понятно, что степные волки предпочитали дерзкие лихие налеты и нападения из засад.
Так было, пока не пришел Конан.
Радхар изо всех сил пытался поддерживать разговор с киммерийцем, хотя давалось это нелегко. Мысли шпиона, обычно четкие, острые, как лезвие его сабли, сейчас лениво ворочались у него в голове, возникая без всякой связи, и исчезая прежде, чем он успевал их додумать.
А Конан, был очень рад, что встретил человека, способного пить с ним наравне и говорил, говорил, говорил… Много спрашивал, и Радхар каждый раз с мучительным усилием взвешивал свой ответ, прежде чем открыть рот. К счастью для шпиона, Конан не всегда внимательно его слушал.
Киммериец скинул с себя тунику, попорченную клинком Радхара, и сидел напротив своего собеседника, обнаженный по пояс, огромный, подобно легендарным великанам. Тело его, несмотря на чудовищную величину мышц, тем не менее не производило впечатление бесформенной туши, как это часто бывает у крупных людей. Наоборот, каждый мускул был словно высечен резцом искуснейшего мастера, а в совокупности они являли собой великолепный тип могучего тела, изящного, несмотря на свои размеры.
Впечатление неповоротливости, впрочем, сразу исчезало, стоило только варвару начать двигаться. Пластика движений у киммерийца была такова, что ей могли позавидовать лучшие танцовщицы Аграпура, а скорости и реакции — сам
Радхар, лучший клинок Турана. Он и завидовал. И восхищался. И жалел, что ему придется убить киммерийца.
План Радхара сработал безотказно. Серый предусмотрел все. Его репутация позволила ему с триумфом въехать в лагерь Конана.
Эпизод с Арапшей еще более укрепил позицию. Поединок с варваром поднял его авторитет почти вровень с авторитетом самого Конана. Сегодняшняя разгульная ночь давала ему возможность послать гонца к отборным трем тысячам туранских всадников, скрывавшимся неподалеку от лагеря, тихо прикончить Конана и начать резню перепившихся мунган, лишенных своего вожака.
Его людям был дан приказ воздерживаться и не позволять себе лишнего…
Единственное, чего не мог учесть Радхар, так это размеров разгула.
«Ничего,— думал он, чувствуя, что свинцовая голова предательски клонится на грудь, а глаза безудержно слипаются.— Не удалось сегодня, получится завтра. Завтра,— засыпая, думал шпион.— Завтра… ни капли. Ни глотка.»
Назавтра гулянье продолжилось.
Был день смены дозорных. Часть разбойников, позволивших себе с утра лишь по две кружки браги сели на коней и исчезли в лесу. А к обеду вернулись те, которых они сменили и, страдая от жажды, потребовали свою долю хмельного. Первую чашу подняли за возвращение, вторую за знакомство… и так пошло поехало…
Остаток дня Радхар еще как-то держался, а когда стемнело, он, случайно оторвав затуманенный взгляд от костра, увидел на небе две луны и подумал, что перстень-талисман, не стоит потраченных на него денег. Это была последняя его мысль, после чего в памяти наступил полный провал.
Наутро Конану вздумалось допытывать у Радхара, какие у него планы на будущее. Планы? У Радхара было придумано множество планов, один другого лучше, специально для этого разговора. Но сейчас он бессмысленно смотрел на киммерийца непонимающими глазами и никак не мог взять в толк, чего от него добиваются. Наконец он разжал губы:
— Дайте… воды!
Конан с сожалением посмотрел на знаменитого вожака неуловимой бандитской шайки и, с легким презрением поведя могучими плечами, подтолкнул к Серому кувшин.
Только сделав несколько огромных глотков, Радхар уразумел, что в кувшине была совсем не вода.
Он стремительно бросился к выходу из шатра. Конан со вздохом разочарованно поглядел ему вслед и допил то, что еще оставалось в кувшине, достал листок пергамента с планом какого-то строения, и стал внимательно его изучать.