Шрифт:
Глава 1. Рождение Рана Риорды
Говорят, что прародитель Гидалла, Великий Кузнец, провидец и старейшина клана Южного Ветра, ковал ее на бесплодной вершине Айи, возносившейся некогда над волнами морскими на две сотни бросков копья. Небо в тот день было безоблачным и ясным, но чудилось, что земля, воды и воздух содрогаются под напором невидано яростной бури: удары чудовищного молота разносились вдоль побережья подобно грому, а искры, срывавшиеся с наковальни, блистали как всполохи молний. Колебалась почва, трескались несокрушимые прибрежные утесы, во внутренний долинах, зеленых и плодородных, высокие деревья раскачивались словно трава на ветру, реки выходили из берегов либо стремительно мелели, обнажая каменистое дно. Так, в грохоте и водопадах обжигающих искр, то молчаливо погружаясь в пламя гигантского костра, то гневно звеня и шипя под молотом божественного кователя, рождалась Рана Риорда, Небесная Секира, драгоценное наследие потомков Гидаллы.
Великий Кузнец и старейшина ковал ее с рассвета до заката из небесного камня, рухнувшего на безлюдную вершину Айи в незапямятные времена, когда Древние Боги, хранители Равновесия, сошлись в схватке с Демонами Хаоса. Долго бились они в мрачной пустоте, что простиралась за гранью хрустального купола небес, жгли друг друга звездным огнем, морозили глыбами вековечного льда, метали огромные каменные глыбы; свались такая в Западный океан, пришел бы конец и Островам Пиктов, и цветущей Атлантиде, и, быть может, самому бескрайнему Туранскому материку. Но рок и случай благоволили людям - лишь один осколок тех небесных глыб пал на землю, в ослепительной вспышке врезался в гранитную твердь Айи и застыл там словно снаряд из пращи, поразивший намеченную цель.
Увидел то Гидалла, который в стародавние времена властвовал над южным пределом и южным корнем атлантов, и послал слуг своих на вершину Айи. Вернулись они не скоро и сказали старейшине разное: одни утверждали, что камень хранит дыхание грозных богов, ибо горяч он, как накаленный в кузнечном горне слиток меди; другие же опасались, что метнула его длань демона, ибо был он страшен видом и темен, как ночные небеса. Правда, никто из посланных не рискнул подойти к тому камню даже на сто шагов или коснуться его хоть пальцем; разглядывали они камень издалека, и потому речи их были неясны, смутны и полны ужаса.
Гидалла же, Великий Кузнец и провидец, поразмыслив, решил: пусть лежит прилетевший со звезд камень на вершине Айи, пока не проявятся его естество и скрытая сущность. Мудрым было то решение, поскольку всякая сущность, полезная либо вредоносная, становится ясной со временем. А времени у Гидаллы-прародителя было сколько угодно; ему, отпрыску Древних Богов, скорая смерть не грозила. И потому мог он ждать, и ждал долго, несчетное множество поколений, пока не увидел, что от павшего с небес камня нет никакого вреда.
А затем, выбрав день из удачных дней, взвалил он на левое плечо свой молот, на правое - наковальню, на спину - мехи и мешки с черным углем, и отправился на гору Айя, самую высокую средь гор благословенной Атлантиды. Тяжела была его поступь; говорят, что в прежние времена, до Первого Потопа и Великой Катастрофы, на склоне Айи всякий мог увидеть отпечатки его следов - огромные продолговатые впадины, что цепочкой тянулись от подножия до самой вершины. Добирался же туда Гидалла ночь, день и еще одну ночь, а когда пришел, поставил наземь наковальню, положил на нее свой молот, сбросил мешки со спины и приблизился к камню. Был тот небесный камень угловат, ребрист и черен, как сердце злого духа, но не устрашился Великий Кователь; развел огонь, чистый и жаркий, заклял его Четырьмя Ветрами, Семью Светилами, Ночью и Днем, Светом, Тьмой и собственной божественной силой, а потом погрузил в пламя черный слиток. И спала с него корка, словно звериная шкура, и засиял он лунным серебром, заблистал золотом солнца, заискрился небесной голубизной.
Необычным показался Отцу Гидалле этот металл, ибо в те давние времена знали атланты красную медь, и желтую бронзу, и темное железо, но даже сам Великий Кователь не ведал, сколь ярко сверкает стальной клинок или или серп. Поглядел он на слиток и решил, что вид его прекрасен, а свойства - превосходны, ибо лежит на нем божественная печать. И, воздев к небесам свой молот, произнес прародитель:
– Что сделаю я из сего камня? Скую плуг, чтобы без устали, год за годом, бороздил он мягкую землю? Скую якорь, чтобы прочно держал он судно в грозу и в бурю, в шторм и в ураган? Скую чашу для масла и вина, огромную и сияющую подобно полной луне? Или скую цепь, нерушимые оковы для врагов моих пиктов, для вождей Валузии, Туле и Грондара?
Тут он остановился, подумал и сказал так:
– Но вспаханные добрые земли, и быстрые корабли с мачтами и веслами, и драгоценную посуду можно отнять, ибо ни плуг, ни якорь, ни чаша не защитят в годину бедствий; возложить же цепи на врагов своих можно лишь победив их оружием. А потому скую я не лезвие плуга, а лезвие боевого топора, не острие якоря, а губительное навершие секиры, не глубокую чашу для вина, а прочные кольца для рукояти - и обратятся те кольца, и лезвие, и острие в цепь и рабский ошейник для недругов моих!
Как сказал Гидалла, так и сделал. С утренней зари до вечерней звенел и стучал его молот, сыпались алые искры, выли и ярились Четыре Ветра, когда Великий Кузнец раздувал мехи. Грохот и черный дым, расползавшийся по склонам Айи, пугали птиц; с криком метались они над морем и скалами, словно неприкаянные души, ускользнувшие с Серых Равнин. Вздрагивала земля, и звери лесные уносились прочь, подальше от берега, от жуткого грома и яростных молний. Рушились хижины, ураган срывал крыши, валил изгороди, калечил рощи фруктовых деревьев; в ужасе ревел на пастбищах скот. Но люди были спокойны. Знали они, что прародитель Гидалла, спустившись с высокой вершины Айи, подарит им н е ч т о. Силу ли, что пересилит сильных, мощь ли, невиданную в веках, защиту ли и крепость, что устоят под ударами жестоких врагов. Не только устоят, но и позволят ответить ударом на удар, кровью за кровь, набегом за набег!
И воины клана Южного Ветра, рослые широкоплечие мужи, черноволосые, с синими глазами, то простирали руки на запад, к островам диких пиктов, то на восток, где за широким проливом лежали богатые туранские земли, где тянулись бескрайние равнины, где, подпирая небеса, высились каменными громадами города Валузии и Туле, Коммории и Грондара. Простирали руки мужи на запад и восток и грозили недругам кулаками; и был для них грохот гидаллова молота слаще нежных напевов флейт.
Солнце склонялось к закату, когда Великий Кузнец отложил свой молот. Небесная Секира, Рана Риорда, сверкала перед ним; искрилось и блестело ее лезвие, похожее на половинку серебряной луны, грозно топорщился четырехгранный наконечник, и два кольца шириной в ладонь были приготовлены для рукояти. На верхнем выбил Гидалла крест, знак старших братьев своих, Четырех Ветров, раздувавших его горн на вершине Айи; на нижнем - символ семи звезд, Семи Светил, своих младших братьев, что указывали дорогу путникам и мореходам. На лезвии же огромного топора не было ни тайных знаков, ни священных символов, ни украшений, ни рисунков, ни иероглифов, ибо предназначалось оно провидцем Гидаллой для других дел и иных свершений.
Рана Риорда лежала поперек наковальни словно новорожденный младенец, коему боги не успели еще даровать душу. Она была мертва; вернее, еще нежива, потому что смерть означает забвение и тлен, а перед нею простирался долгий путь - столь долгий, что сам Гидалла, кователь-провидец, отпрыск Древних Богов, не мог пройти по нему мыслью и чувством до конца.
Он поднял руки к вечернему небу, потом раскинул их в стороны, над водами и землями, реками и ручьями, скалами и горами, равнинами и лесами. Здесь и там - повсюду!
– обитали братья его и сестры, такие же потомки Древних Богов; и всех их молил Гидалла о помощи, просил поделиться частицей своей силы. У неба и небесных светил испрашивал он сияние и блеск; у скал - несокрушимую крепость; у вод - подвижность и гибкость; у ветров - стремительную силу и жестокость; сам же он наделял творимую душу провидческим даром.