Конан идет по следу
Шрифт:
Долгих двадцать лет Ламици прослужил прежней династии и ее последнему представителю – королю Куллану. Вот кто был чистокровным бритунийцем! Не то что его преемник на троне, этот, с позволения сказать, король – Эльдран. Ламици не мог без возмущения думать о том, что в жилах нынешнего монарха текла непотребная смесь бритунийской, кезанкийской и, страшно вымолвить, гиперборейской крови. Кезанкийских горцев традиционно считали бритунийцами, однако, с точки зрения Ламици, это были всего лишь крестьяне, годные только пахать поля и разводить коз. Евнух без устали проклинал тот день, чуть более года назад, когда ничтожного козопаса выбрали королем.
Справедливости
Нет, для трона требовалась сильная личность, и притом ничем не замутненных, самых что ни есть благородных кровей. Только такой человек сумеет объединить бритунийский народ и вернуть державе ее былое могущество.
Когда Ламици был маленьким мальчиком, его бабушка служила правящему Дому того времени. Бабушка немало рассказывала ему о былых годах и о том, какой влиятельной и могучей была Бритуния прежде. Как горд был Ламици, когда его выбрали старшим королевским евнухом! Поистине, утрата мужского достоинства была невеликой платой за столь высокую честь, как служба королевской семье.
Шли годы, и он стал безмолвным свидетелем постепенного бесславия и упадка бритунийского трона. Мало-помалу дошло до того, что сама страна готова была распасться на несколько грызущихся между собой княжеств. Сменялись поколения, и некогда просвещенный и гордый народ все больше скатывался к варварству. Нашествия из сопредельных стран перестали быть чем-то необычным. Соседи-монархи не воспринимали всерьез королей Бритунии. Для них это были шуты, правившие деревенщиной, Однажды услышанная от кого-то язвительная фраза так и горела в сердце Ламици. Как бы он хотел заставить тех, кто ее произнес, подавиться пакостными словами!
Вальтреско!.. Вот кто сможет воплотить его мечту в жизнь. Уж он-то не потерпит «случайных» наскоков на границы Бритунии, которые все чаще совершали соседние державы. Не-ет, он соберет достойное ополчение и отодвинет западную границу за Желтую реку. А восточную – далеко в Коринфию!
Король Вальтреско!..
Вот с кем для народа Бритунии начнется новая эра. Эра империи. Предел которой положит только великий Западный Океан!..
Ламици уже воочию видел сверкающие города, а над ними – гордо реющие в небе знамена Бритунийской Империи…
Вот уже много месяцев евнух строил всевозможные планы, обдумывая, как бы свергнуть ненавистного козопаса. С тем же успехом можно было доставать луну с неба. Короля день и ночь охраняли свирепые, беспредельно преданные ему кезанкийские горцы. Каждый из которых почитал величайшей честью умереть, защищая Эльдрана. Их мечи были острей острого, их бдительность ничто не могло притупить….
В довершение всех бед какой-то безмозглый, но жаждущий власти барон из юго-западной Бритунии совсем недавно нанял убийцу и поручил ему отравить короля, Увы, дурацкий план вельможи пошел прахом, и возмущенный народ спалил заговорщика живьем в его собственном замке. Схваченному убийце отрубили голову – обычная казнь за государственное преступление. Король сделался подозрителен, и теперь даже наиболее опытный наемный убийца не мог гарантировать успеха. А рисковать Ламици не мог. Случись королю заподозрить его, и последним, что он в своей жизни увидит, станет отточенное лезвие палаческого топора. Евнух с жаром молился богам, упрашивая их помочь…
И вот поздним вечером три недели назад его страстные молитвы наконец были услышаны. Он отправился за покупками в город, и на улице его окликнула некая молодая женщина, откуда-то знавшая его имя. Она попросту вышла из какого-то ничем не примечательного переулка и заговорила с ним, назвавшись Азорой. Помнится, на ней был бурый бесформенный плащ, доходивший до щиколоток, а на руках – тонкие кожаные перчатки. На голову был наброшен капюшон, не дававший рассмотреть ни лба, ни волос. Он вообще сперва заметил только глаза: они багрово светились в вечерних сумерках, словно рубины при факельном свете. Он удивленно сморгнул и посмотрел снова: нет, глаза у женщины были самые обыкновенные, карие. Она сказала ему, откуда она родом, но теперь он почему-то не мог припомнить названия места. И вообще вся эта встреча прошла для него точно во сне. Он запомнил немногое, только сохранил впечатление, что длилась встреча долго. Наверное, несколько часов.
Почему-то (а в самом деле, почему? Вспомнить бы причину!) он последовал за Азорой в безлюдную старую часть города, которую ему никогда прежде не доводилось посещать. Там стояли сооружения незапамятной древности; они были гораздо старше города, разросшегося вокруг. Суеверный народ обходил развалины стороной. Их давно объявили запретными, и городская стража зорко следила за тем, чтобы туда не совались ни бродяги, ни любопытные. Но в тот вечер Ламици с Азорой незамеченными миновали патруль. Стражники смотрели куда-то сквозь них, точно они были пустым местом. Ламици было очень не по себе, однако он шел.
Азора провела его в полуразвалившееся старое здание. Без сомнения, здесь когда-то был храм – аскетически простой, без украшений и какой-либо обстановки. Азора произнесла несколько слов, и тяжелый каменный блок у дальней стены стал поворачиваться, открывая проход в извилистый коридор. Ламици сразу поразил резкий контраст между роскошным убранством коридора и скудостью внешнего покоя. Серый каменный пол здесь покрывали пышные ковры цвета запекшейся крови, а на стенах виднелись более чем странные факелы. Они горели ровным зеленым огнем и совсем не давали дыма. Ламици проследовал за Азорой к двойным бронзовым дверям высотой почти в два его роста. Деревянные ручки, покрытые невиданной резьбой, соединял увесистый замок. По слову Азоры замок открылся, и двери разошлись, как если бы изнутри их распахнул невидимый великан…
…И евнуха окатила волна невыносимого смрада, хлынувшего из-за двери. Желудок Ламици едва не вывернулся наизнанку прямо перед порогом, так разило из-за дверей смертью и разложением. Ему захотелось бежать, немедленно бежать прочь… Он не побежал, потому что более не был хозяином себе самому. Он вошел следом за Азорой во тьму, лежавшую за порогом. Странная женщина зажгла несколько дюжин свечей, расположенных ровным рядом вокруг массивного предмета, занимавшего середину чертога. Когда глаза Ламици привыкли к сумрачному полусвету, он рассмотрел, что таинственный предмет был алтарем и что он-то и являлся источником омерзительной вони. Щурясь, он попытался разобрать непонятные символы, высеченные на его поверхности, но тут Азора повернулась к нему и заговорила.