Конан из Киммерии
Шрифт:
— Я сам о себе доложу, — проворчал Конан. — Я знаю, куда идти, так что постой-ка здесь.
Властный тон не допускал возражений, и паж не посмел двинуться с места — так и остался смотреть вслед Конану, шагавшему по отлогой мраморной лестнице. Какие дела с его хозяином могли быть у этого великана-воина, похожего на варвара с севера? Пажу оставалось только гадать…
Слуги, спешившие по делам, останавливались и глазели вслед киммерийцу. Конан пересек широкую тенистую террасу и вступил в коридор, по которому гулял свежий морской ветерок. Пройдя примерно половину, он услышал, как поскрипывает перо, и отворил дверь в обширную комнату, множеством широких окон смотревшую на гавань.
Публио сидел за резным тиковым столом и водил золотым перышком по дорогому пергаменту. Он был невысокого роста, большеголовый, с быстрыми темными глазами. На нем были голубые одежды из тончайшего муарового шелка, отделанного парчой, на пухлой белой шее красовалась тяжелая золотая цепь.
Купец раздраженно вскинул глаза на вошедшего… и недовольно поднятая рука так и замерла в воздухе. Полураскрыв рот, он смотрел на Конана, точно на тень, восставшую из прошлого. Он не мог поверить собственным глазам — и не мог скрыть боязни.
— Ну так что? — спросил Конан. — Что скажешь хорошенького, Публио?
Тот облизнул пересохшие губы.
— Конан! — прошептал он потрясенно. — Во имя Митры! Конан! Амра…
— А то кто же еще? — Конан расстегнул плащ и вместе с латными рукавицами бросил его на стол. — Слушай, — продолжал он нетерпеливо, — у тебя уже и стакана вина для меня не найдется, промочить глотку с дороги?
— Д-да, конечно, вина… — завороженно повторил Публио. Привычно потянулся к гонгу, но тут же отдернул руку, точно обжегшись, и содрогнулся. Конан наблюдал за ним с угрюмой насмешкой в глазах. Суетливо вскочив, купец бросился запирать дверь и при этом перво-наперво выглянул в коридор — не болтаются ли поблизости какие-нибудь рабы. Вернувшись, он принес золотой кувшин с вином и хотел было наполнить узкий бокал, но Конан отобрал у него кувшин, поднес двумя руками ко рту и долго с наслаждением пил.
— И в самом деле Конан, — пробормотал Публио. — Уж не сошел ли ты с ума?
— Клянусь Кромом, Публио, — сказал Конан, отрываясь от кувшина, но не выпуская его из рук, — ты живешь теперь совсем не так, как в прежние времена. Да, нужно быть аргосским купцом, чтобы обрасти такой роскошью, начав с крохотной портовой лавчонки, провонявшей тухлой рыбой и дешевым вином.
— Те времена давно миновали, — Публио кутался в свои шелка, силясь унять невольную дрожь. — Я отбросил прошлое, точно сношенный плащ.
— Что ж, — сказал Конан, — я не старый плащ, так что от меня тебе не отделаться. Мне, правду сказать, нужно немногое, но уж будь добр, расстарайся. Да смотри, не вздумай отказывать. Слишком много дел мы вели с тобой в прежние дни. Думаешь, я совсем уж дурак и не понимаю, что этот особняк выстроен моим потом и кровью? Сколько грузов с моих кораблей прошло через твои руки?
— В Мессантии нет купца, который время от времени не имел бы дела с морскими бродягами… — трясущимися губами выговорил Публио.
— Но не с черными корсарами! — неумолимо ответствовал Конан.
— Во имя Митры, тише! — вырвалось у Публио. На лбу торговца выступил пот, пальцы нервно дергали золотую кайму одеяний.
— Я, собственно, хотел всего лишь освежить твою память, — сказал Конан. — Да не трясись ты так! Помнится, ты умел рисковать, когда содержал лавчонку и пытался выжить и разбогатеть. И дружил, как рука с перчаткой, со всеми пиратами и контрабандистами от Мессантии до Барахских островов! Или разбогател и вовсе хватку утратил?
— Я стал почтенным человеком… — начал было Публио.
— То есть попросту очень богатым, — фыркнул Конан. — А все почему? Почему ты так быстро разбогател? Не приходилось ли тебе торговать слоновой костью и перьями страуса, медью и кожами, жемчугом, чеканным золотом и еще всякой всячиной из страны Куш? И где, позволь спросить, ты скупал все это по дешевке, когда другие купцы за то же самое таскали стигийцам серебро мешками? Напомнить? Ты покупал у меня. И гораздо дешевле, чем следовало. А я брал свои товары у племен Черного Берега, я грабил стигийские корабли — я и мои черные корсары!
— Во имя Митры, довольно! — взмолился Публио, — Я ничего не забыл. Скажи лучше, что ты здесь делаешь? Я — единственный на весь Аргос, кто знает, что король Аквилонии был когда-то Конаном-пиратом. Потом до нас дошли вести о завоевании Аквилонии и гибели короля…
— Если верить слухам, враги уже сотню раз меня убивали, — проворчал Конан. — Однако вот он я, сижу живехонек и лакаю аргосское вино. — Кувшин вновь оказался у его губ. Почти опустошив его, Конан сказал: — Я уже говорил, что не потребую от тебя слишком многого, Публио. Мне известно, что ты знаешь обо всем, происходящем в Мессантии. Так вот, я хочу выведать, нет ли в городе зингарца по имени Белосо, или как еще там он себя теперь называет. Он высокий, тощий и смуглый, как все его племя. Вероятно также, что он хочет продать некий редкостный камень.
Публио покачал головой:
— Не видал такого и даже не слышал. Но через Мессантию проходят тысячи людей, и, если он здесь, мои люди скоро его обнаружат.
— Отлично. Вот и пошли их, пускай ищут. А пока пусть твои слуги позаботятся о моем коне да принесут мне поесть сюда, в эту комнату.
Публио многословно обещал тотчас все исполнить. Конан допил вино, небрежно отбросил кувшин в угол и подошел к ближайшему окну, невольно расправляя грудь навстречу соленому ветру. Внизу расстилался лабиринт припортовых улочек. Конан оценивающе оглядел корабли, что стояли в гавани. Потом откинул голову, и взгляд его устремился прочь от берега, в синюю даль, где сходились море и небо. Его память уже летела за горизонт, к золотым морям юга, к пламенеющему солнцу, под которым не существовало законов. Случайный запах пряности будил воспоминания о чужих берегах, где росли мангры и гремели барабаны… о кораблях, сцепившихся абордажными крючьями… палубы в крови, дым и пламя, крики дерущихся…
Задумавшись, он даже не обернулся, когда Публио потихоньку вышел из комнаты.
Подобрав шелковые одежды, купец чуть не бегом поспешил по коридору и наконец вошел в комнату, где склонился над пергаментом высокий, худой человек со шрамом на виске. Было, однако, в этом человеке нечто столь мирному занятию не соответствующее.
— Конан вернулся! — безо всяких предисловий выдохнул Публио.
— Конан? — Человек рывком вскинул голову, перо выпало из руки: — Тот самый корсар?