Конан у Ворот Зла
Шрифт:
— Слабаки они жалкие, эти пикты! — таков был ответ. — По мне, так лучше раз и навсегда запугать их до смерти, нежели позволять им плодиться, рождая все новые поколения слабаков.
— Да уж, касательно некоторых это можно сказать наверняка, — заявила, улыбаясь, Скира. — Вот и ко мне они уже сколько раз подъезжали со сватовством.
Улыбка исчезла с ее лица, когда отец фыркнул на нее, не сердито, однако и не по-доброму.
— Кончай выпендриваться, девочка. Не мни о себе лишнего. Здесь есть десять кланов, которые пойдут за нами куда угодно, стоит лишь зародить среди их вождей надежду, что они могут получить от тебя сыновей.
До тех
Чародей направлялся по переходу в другое помещение, где будет корпеть над своими стигийскими свитками. Впрочем, корпение его не было совсем бесплодным. Он много внимания уделял этим свиткам — искал истинного Мастерства в заклятии Бродящего По Миру. Он хотел не случайно перемещать нечто из одной точки мира в другую, а делать это направленно, перемещая нечто или кого-либо (кого считал нужным) из одного определенного места в другое.
Скира поежилась — и не только от холода, царящего в пещере. Ей уже не раз доводилось слышать, как отец бормочет невнятно о том, что кровавые жертвоприношения помогли бы ему в этом деле. Лучше всего кровь ближайшего родственника. А Скира была как раз тем самым единственным родственником, который остался в живых из всей, некогда многочисленной, родни.
Кровь ближайшего родственника или кровь МНОГИХ жертв. Какой выбор сделать? Пожертвовать собой? Или выйти замуж за какого-нибудь кривоногого пиктского вождя в обмен на кровь десятка его воинов, жен и рабов?
Дрожь прошла. Осталась лишь внутренняя, глубоко спрятанная тревога. И жгучее, непреодолимое желание поближе познакомиться с папашиным колдовством.
Рассказывал отец крайне мало. Больше ворчал да читал нравоучения. Скира на свой страх и риск пыталась постигнуть тайное Знание. Делать это надо было крайне осторожно. Ведь даже еще до того, как открылись Ворота Зла, девушка знала, что магия (особенно магия, неподвластная контролю!) — преступление, которому нет прощения.
Однако за осторожность приходилось платить. Она вынуждена была выкраивать время для свитков и фиалов, отрывая часы от домашней работы. Вся домашняя работа полностью лежала на ней с тех пор, как умерла мать. А еще за несколько лет до того, как йомены этой земли пришли с луками и веревками за жизнью ее отца, уже в течение всех этих лет ни один слуга не проводил ночи под крышей Песчаного Колдуна. Поэтому все легло на ее плечи. Она стирала и обшивала, стряпала, мыла и прибиралась. И лишь после того, как все домашние хлопоты были закончены, затепливала свечку и в ее неверном свете по крохам собирала знания о всякого рода мелких заговорах.
Теперь Знания уже не хватало. К чему эта мелкая магия? Какая от нее польза? Разве что подогреть суп и заманить птиц в силки? А почему бы и нет? Каждый момент, каждая капля пота, вырванная у домашней работы, означала свободу и возможность потратить силы и время, чтобы увеличить Знание.
Папаша на все домашние хлопоты Скиры не обращал никакого внимания, принимая это как само собой разумеющееся. Он никогда не хвалил дочку и замечал лишь промахи. Впрочем, когда была жива мать, все было точно так же.
Мать, ты могла бы спасти нас обоих, и меня, и отца, если бы не умерла. Будь ты жива, ненависть и желание отомстить не снедали бы его.
Наивная детская фантазия! Пора бы ныне оставить девичьи глупости. Каждый день приближал тот момент, когда она превратится либо в женщину-мудреца, либо в труп… Или же ей останется мечтать о том, чтобы стать трупом.
Кубванде особо не удивился, когда человек, отзывающийся на два имени — Конан и Амра, — взял двух потаскушек-Рыбоедок с собой в поход. Чужак поступил правильно. Любой бы, кто осмелился пойти на стычку с Идоссо из-за баб, вряд ли решился бы оставить их в той самой деревне, где у Идоссо была дюжина друзей. Само собой, они поспешили бы отомстить за поруганную честь приятеля и мигом перерезали бы горло несчастным девахам.
Конечно, сами по себе друзья при этом ничего бы не выиграли. Лишь размотали бы собственные кишки по деревне, а тела отдали бы на поживу гиенам.
Некоторые из приятелей Идоссо на самом деле были связаны крепкой клятвой с Кубванде. В свое время это обошлось младшему вождю в десяток отборных коров, дабы скрепить обещание верности у местных колдунов. И все же настоящую преданность и дружбу никакими коровами купить невозможно…
В игре Кубванде всегда предпочитал кости, которые сам вырезал, и раковины, которые сам раскрасил. Теперь ставками в игре были живые люди. Точнее, их кровь. Кубванде сейчас более всего заботило, чтобы это были его люди. Те, кто никогда не ударит в спину.
Вопрос только в том, согласится ли великий белый воин играть в предлагаемую игру, даже учитывая то, что ставки очень высоки…
После двух дней быстрого перехода отряд бомула вышел к долине Мертвого Слона. Даже у Кубванде не оставалось больше времени для игр. Даже думать об игре — и то некогда. Не до игр им всем стало.
Глава пятая
Вид у разоренной деревни был такой, что заставил нахмуриться даже киммерийца. А уж Конан повидал немало развороченных, залитых кровью городов и селений. Гораздо больше, чем сам прожил на свете. Очень часто он находил в дымящихся развалинах изуродованные тела своих друзей. Но открывшееся сейчас зрелище потрясало своей кошмарной нереальностью.
Пусть уж лучше бы здесь, подтверждая название долины, действительно забили бы сотню слонов. Однако тут произошло нечто более омерзительное… Отряд еще не подошел к селению и на два броска копья, как в лица ударила плотная стена вони. Воздух был столь густо напоен зловонием смерти, что его, казалось, можно строгать ломтями.
Впрочем, кое-где хижины все же уцелели. В дверных проемах маячили какие-то темные фигуры. Они испуганно прятались, стоило повернуть в их сторону голову.
Впрочем, похоже, приближение вооруженного отряда бамула вселило в несчастных мужество. Несколько самых отважных выползли в предрассветный сумрак. Однако они по-прежнему избегали ступать в центр деревни, будто там разверзался вход в подземное царство. Именно там, в центре, трупы громоздились гуще всего.
По мере того как солнце поднималось все выше и лучи его разгоняли утренний туман, а небо из серого становилось ярко-синим, к побоищу слетались тучи насекомых. Одно зрелище особенно запало Конану в память. Годовалый младенец, располосованный ножом от горла до пупка. Одна нога у бедного ребенка напрочь оторвана.
Мухи вились над закатившимися глазами крошечного трупика. Какие-то плоские многоножки копошились в ранах, стараясь забраться поглубже внутрь скрюченного тельца. К тому же мертвую плоть младенца уже успел поглодать кое-кто из крупных трупоедов, побывавший здесь еще до восхода.