Концерн
Шрифт:
Опасения Антона оказались напрасными, ибо весна выдалась ранней и ветра все же выдули из губы весь лед. Так что хотя море и выглядело угрюмо и студено, все же было чистым. Будь иначе – пришлось бы пережидать. Перевезти все за один раз нечего и думать – лошадей для этого явно недостаточно, так что придется делать несколько ходок, – поэтому высадиться за пределами губы не имело никакого смысла. Но Господь не попустил: море было чистым и шхуна смело вошла в залив.
Когда суденышко подошло к месту высадки, все уже давно высыпали на палубу, активно мешая команде делать свое дело и взирая на унылый каменистый берег с языком чахлого
– Это что это?
– Прибыли, что ли?
– Да здесь людей окрест, поди, и ни души на многие версты.
– Скорее, на сотни верст. – Ага, вот и ссыльные заговорили, они пообразованнее будут – догадываются, что за места.
– Антон Сергеевич, а что это за край? Судя по лесу, не Чукотка, но все остальное не больно-то и отличается. – Еще один из политических ссыльных.
– Правильно мыслите. Это побережье Охотского моря, Гижигинская губа, если это вам о чем-то говорит.
– Говорит. И что мы будем здесь искать? – недоверчиво поинтересовался ссыльный.
– Золото.
– Доводилось мне слышать о колымском золоте, но до Колымы отсюда далековато, я бы даже сказал, очень. Судя по вашим словам, мы сейчас где-то на границе с Камчаткой.
– Все верно, и до Чукотки рукой подать. Ну, чего приуныли, орлы! Места глухие, то верно, но, как говорится, поезд ушел! Конечная!
– А можа, ну его к лешему?! Вертай взад!
Около десятка человек одобрительно загудели, поддерживая эти слова.
– Вот сейчас все бросим – и только тебя слушать и будем, – осадил крикуна Варлам.
И чего он не отсеял этого щербатого? Вон еще не высадились, а он уже пытается мутить. Да чего там непонятного – захотелось ему осадить мужичка, вот и взял. А потом, за ним больше десятка людей тянулось – не хотелось затягивать время. Ну да не беда – был бы человек, а осадить всегда успеть можно.
Люди, которые хотели было поддержать ропот, благоразумно замолчали, те, кто уже поддержал, тоже поспешили замолчать и податься за спины других. А что было делать, если на палубе рядом с Антоном Сергеевичем появились люди с оружием в руках, да на боку у каждого по револьверу, – а ну как шмалять начнут?
– А говорили – без конвоиров? Выходит, каторга?
– Дурак ты, и уши у тебя холодные, – озорно улыбнувшись, парировал Варлам. – А если тебе тигр или мишка хозяйство захочет отгрызть, что – палкой отмахиваться станешь? – Послышались смешки, обстановка разряжалась. Загромыхал якорь. До берега рукой подать. – В общем, так, мужики.
– Мы те не мужики. Ты свои деловые ухватки-то брось. – Щербатый все не унимался, хотя и остался в одиночестве.
– Лады, – легко согласился Варлам. – В общем, так, мужики и бабы… – Толпа, сгрудившаяся на палубе, грохнула дружным хохотом, щербатый густо покраснел, несмотря на смуглое продубевшее лицо. – Ну все, хватит, – отсмеявшись и утирая слезы, продолжил Варлам. – Сейчас боцман и команда начнет объяснять, как и что выгружать в первую очередь. Все. Начинаем отрабатывать жалованье.
На стоянке шхуны оставили только десяток человек и двоих из десятка Семена. Да, эти люди теперь были заботой и ответственностью Гаврилова, все они пока входили в так называемую службу безопасности. В дальнейшем Антон планировал расширить эту службу –
Пока основная масса будет двигаться вверх по реке, оставшиеся продолжат разгрузку. Так что к возвращению лошадей шхуны здесь, скорее всего, не будет – она вернется только в конце августа, чтобы забрать людей – тех, кто отправится на Большую землю.
Грунт в основном был каменистый, и хотя путь вдоль реки не отличался труднопроходимостью, идти было все же тяжело. Лошади и люди постоянно выискивали опору, чтобы поудобнее поставить ногу: получить травму никому не улыбалось. Разговоры постепенно стихли. Несмотря на наличие лошадей, каждый нес какой-нибудь груз. Правда, Семен проследил, чтобы каждый нес не больше полутора пудов – вроде бы немного, но это только первую версту, потом поклажа должна была казаться все более и более тяжелой. Но люди не роптали, в особенности тогда, когда увидели, что поблажек нет никому: даже Антон Сергеевич и худосочный, пропитого вида мужик в тужурке с эмблемами горного инженера – и тот тащил свой мешок с поклажей. Доктора чаша сия также не минула. Так что все по-честному, здесь иначе и нельзя.
Люди с оружием заняли позиции как в голове и хвосте колонны, так и по бокам, но недоверчивые взгляды вскоре сменились прибаутками и подначками, так как рабочие увидели, что вооруженная охрана все же не столько смотрит на них, сколько внимательно осматривается по сторонам, словно и впрямь ожидает нападения разъяренного мишки. Да и мудрено было уследить за людьми, двигающимися в таком порядке.
– Как, Семен, места не узнаешь? – уже ближе к вечеру поинтересовался Антон.
– Есть что-то знакомое. Но прииск я сразу узнаю, не переживай. Там горушка приметная есть.
К приметной горушке подошли только на исходе дня. Объявили привал. Затрещали ломаемые сучья, заполыхали костры, на треноги взгромоздились котлы. Люди готовили горячую пищу: на дневном привале обходились консервами. Опять же тепло нужно – по ночам дело до заморозков доходило, да и днем не больше шести градусов тепла, но когда двигаешься, это не так ощущается – даже, наоборот, радуешься, что солнышко не лютует, а вот как остановишься…
– Здесь это, командир. Точно тебе говорю.
– Лады. Глеб Георгиевич!..
– Слушаю вас, Антон Сергеевич.
Отдуваясь и утирая обильный пот, к ним подошел горный инженер, – а чего вы хотите от человека, злоупотребляющего горячительным?
– Вот Семен Андреевич говорит, что вроде то самое место и есть.
– Мне прямо сейчас приступать?
– Ну, до темноты время пока есть. Так почему бы не попробовать? Если нужны помощники…
– Да какие там помощники, – отмахнулся инженер. – Сам управлюсь.
Вечером к костерку, за которым коротали время, а заодно и ужинали Песчанин и Гаврилов, подсел сильно озябший Задорнов. Кряхтя, словно старик, он опустился на сложенный в несколько раз брезент – сидеть на голых камнях не рекомендовалось даже днем, что уж говорить, если солнце село и температура начала резко падать. Друзья молча смотрели на инженера, словно ожидая приговора, а тот протянул озябшие трясущиеся руки к огню, подержал так несколько секунд, потом его всего передернуло от озноба.