Концерн
Шрифт:
– А можа, караульных ночью изведем, а потом оружие со склада возьмем, да и остальных, пока дрыхнуть? – уже набираясь решимости, предложил Пряха.
– Дурак ты. Все, кто оружный, оружие при себе имеют, и когда спят, рядом держат. Поднимется шум – и здрасте, гости понаехали. А тихо энтих аспидов не возьмешь. Вон третьего дня, гляжу, четверо драчку меж собой затеяли, не всамделишную, а так, шутейную. Шутейно-шутейно, а юшку друг дружке пустили по-настоящему, а дрались – что твои черти. Не, с голыми руками на них идтить не резон. А вот
– Я дурак. А ты умный? Ить у инородцев тоже мужики есть, да оружные. Я слыхивал, они белку в глаз бьють.
– Слыхал ты верно, да не все. Не могут они в людей стрелять, и по-иному убить не могут, хоть режь их. Сбежать могут, а убить нет. А нам что? Семь бед – один ответ.
– Эт точно? – с надеждой спросил мужик. Как ни странно, но сама мысль об убийстве его не покоробила, тем паче если инородцы ответить не могут.
– Да точно тебе говорю. Ты вот что, Пряха. Об этом разговоре ни гу-гу. Поговорим с мужиками, а как подберется с десяток – так и начнем.
– А можа, еще выждем? Золотишка поболе будет. – Глаза еще недавно затравленного мужика горели алчным огнем. – Опять же шхуна не завтра придет, а в Гижиге какая-никакая, а власть.
– И все это время кайлом махать? Да пошло оно все. А потом перебьем энтих, а остальных заставим золотишко добывать – сами в караул станем. А Гижига? Не бери в голову. Песчанин им так соли на хвоста насыпал, что ввек сюда не сунутся. Так что все шито-крыто будет.
– А инородцы?
– Дались тебе энти инородцы. Мужиков всех под нож пустим, а баб по кругу. Еще и тем, кто дальше пахать будет, подкидывать станем, так они на нас и вовсе молиться будуть. Некому будет весть нести. А как управимся со всем, то и остальных до кучи. Только с нашими и уйдем.
– А ить дело говоришь. Голова ты, Серый.
– А то. Ладно, ты давай не расслабляйся, копай. Рано еще. Вот собьем ватагу, а тогда только держись.
Глава 5
Бунт
Утро было довольно прохладным. Середина лета, а поди ж ты. Ни с того ни с сего по утрам случаются заморозки. Неделю назад даже снег ночью прошел, днем превратившись сначала в кашу, а потом и вовсе грязь развел. Днем оно потеплее, да и то плюс десять – это не то что даже пятнадцать. Мерзко. Как только люди не болеют, вернее, как это доктору, несмотря ни на что, удается сдерживать болезни в ежовых рукавицах? Антон уже подумывал выписать ему дополнительную премию. Ведь сумел предотвратить болезни: каждый рубль, затраченный на лекарства и жалованье доктору, уже окупился сторицей.
Выйдя из палатки с голым торсом, Песчанин направился к умывальнику. Бритвой, как и большинство в лагере, он не пользовался, так что у него уже появилась бородка, которую он старался поддерживать в приличном состоянии с помощью ножниц, но к бритве не прикасался. Вот вернется на Большую землю – там
А вот и Задорнов. Этот с бритвой у зеркальца каждое утро – растительность на лице предпочитает не разводить. Вот странное дело. Казалось бы, алкоголик, а за собой смотрит так, что любо-дорого. Что значит воспитание. Задорнов прибыл на Дальний Восток лет пятнадцать назад. Молодой, полный сил и энтузиазма, с намерениями горы свернуть. Но укатали сивку крутые горки. Сама обстановка подвигла его к борьбе с зеленым змием, а этого гада еще никто побороть не смог. Вот и у него не вышло.
Спивающегося, тихого алкоголика нашел Варлам. Надо заметить, что, когда появилась настоящая работа, Глеб Георгиевич взялся за ум, и теперь в нем проснулся настоящий трудоголик. От водки он отказался вообще, на что ему не раз пенял доктор, настаивая на том, чтобы инженер потреблял хотя бы по пятьдесят граммов за обедом: мол, в такой обстановке сам бог велел для профилактики здоровья. Однако, боясь сорваться в штопор, инженер только отмахивался, а когда становилось совсем невмоготу, то не стеснялся и за кайло с лопатой взяться или с лотком посидеть, промывая породу. Что сказать. Антон был этому только рад. Специалистом Задорнов был великолепным. И как его угораздило?
– Здравствуйте, Глеб Георгиевич.
– Здравствуйте, Антон Сергеевич.
– И как только вы прыщами не исходите, бреясь каждый день в этаких условиях?
– Так просто смотреть за собой – вот и весь секрет. Зарасти, как дикарь, я всегда успею, а вот остаться человеком цивилизованным даже в таких условиях – это, знаете ли…
– Ну спасибо. Стало быть, мы все дикари, один только вы д’Артаньян.
– Кхм. Антон Сергеевич, я вовсе…
– Да бросьте, Глеб Георгиевич. Это я так, к слову.
– Нет, позвольте. Вы даже если зарастете по самую маковку, вам ничего и никому доказывать не нужно. Я – дело иное. Уронил я себя.
– Глеб Георгиевич, зачем вы так? Неужели кто попрекнул? Вы только скажите, – виноватым тоном проговорил Антон, серьезно глядя на инженера.
– Да что вы, Антон Сергеевич. Бог с вами. Никто и словечка не сказал, и даже косо не взглянул, за что я безмерно благодарен.
– Тогда к чему подобные разговоры?
– Люди-то вокруг ко мне весьма благожелательно, даже где-то с уважением. Но я-то знаю.
– А вот это вы бросьте, – резко обрубил Антон. – Что было, то быльем поросло. Что есть, глаз радует. Что будет – от вас зависит.
– Абсолютно с вами согласен. Обратно не хочу, потому и строг к себе. Не вам я что-то хочу доказать, а себе. Чувствую, если дам слабину – опять покачусь по наклонной, вот только никто больше не поможет оттуда выбраться, – даже если захочет кто, просто не сможет.
– Здравствуйте, Глеб Георгиевич.
– Здравствуйте, Семен Андреевич.