Концерн
Шрифт:
Спешились примерно за пару километров, так как местность была хотя и холмистая, но холмы пологие, невысокие, скорее даже бугорки, так что всадника можно было рассмотреть на довольно большом расстоянии. После бешеной скачки передвигаться пешком было тяжело – ноги болели так, словно все это расстояние они не проехали, а пробежали на своих двоих. Однако был и плюс: в пешем порядке им было ни за что не покрыть этого расстояния так быстро.
К стойбищу подбирались максимально скрытно, сохраняя осторожность. Если беглецы там и уже успели завладеть оружием, то даже один стрелок на взгорке мог понаделать
Подбираясь практически ползком к гребню невысокого холма, он понял, что всем его надеждам не суждено сбыться. Из-за уреза слышались крики, причем так могли кричать, только испытывая очень большое горе. В том, что это не бывшие каторжники, никто не сомневался, потому что кричали женщины.
Осторожно приподнявшись над холмом, Антон увидел примерно в ста метрах несколько чумов, между которыми вполне по-хозяйски прохаживались мужчины с винтовками и ружьями наперевес. Вооруженных было не так много – всего шестеро. У многих в руках бутылки, о содержании которых гадать не приходилось: они периодически прикладывались к ним, довольно кряхтели и передавали друг другу. Возле крайнего справа жилища валялись два трупа, судя по всему, мужчин. Примерно около двух десятков женщин и детей согнали в центр подковы, образованной шатрами, где и связали. Именно оттуда раздавался многоголосый горестный крик.
Неподалеку от стойбища паслось весьма большое стадо оленей. Все же из зажиточных Васька – вон какое поголовье развел, да и стойбище по местным меркам немаленькое.
Вот полог одного из чумов отлетел в сторону, и оттуда появился еще один мужчина, неся в правой руке винчестер, а левой, захватив за волосы, волочил по земле девчушку лет пятнадцати. Все о чем-то переговаривались, но слов было не разобрать, только истерический хохот доносился до затаившихся стрелков, уже изготовившихся к ведению огня, но команды пока не было, – они терпеливо ждали, лица наливались злобой, а глаза кровью.
Антон попытался подсчитать беглецов, но сколько ни считал, выходило одиннадцать. Может, кто-то еще забавляется в чуме? У одного из бандитов была перевязана рука. Как видно, кто-то все же достал его. Тогда, возможно, недостающий ранен посерьезнее или вовсе убит.
– Кто хочет энту? – громко прокричал вышедший из чума, толкая перед собой девчушку.
– Никак вскрыл, Серый?
– Ага. Царапается, зараза. Ну так кто? – довольно щерясь, проговорил щербатый.
– Давай я спробую, – под общий одобрительный хохот громко бросает Угрюмый.
– Ты только не задави ее. После я буду.
– А че – за хлебом в лавку выстроились, что ли? Пойду кого еще приласкаю. – Бросив это, мужик, которого в лагере называли Пряхой, направился к группе накрепко связанных и как минимум по разу изнасилованных женщин. По всему выходило, что они здесь хозяйничают не меньше часа.
– Слушай мою команду, – тихо, сквозь зубы процедил Антон, но его все прекрасно слышали. –
Выстрелы для чувствовавших себя хозяевами положения бандитов прозвучали совершенно неожиданно. Увидев падающих товарищей, они растерялись и затравленно начали осматриваться по сторонам, не в состоянии определить, откуда появилась смерть. Вот только что они были хозяевами положения, сами решали, кому жить, а кому умереть, и вдруг все поменялось. А выстрелы тем временем продолжали звучать, гремело не слитно, а вразнобой, но от этого не менее страшно, так как убитых и раненых, завалившихся на землю, истекая кровью, становилось все больше.
Пряха, едва заслышав первый выстрел, присел, сжавшись от страха в клубок, прикрыв крест-накрест руками голову. Так он и просидел, пока выстрелы не прекратились, а все вокруг оглашалось только жалобными стонами раненых. Женщины замолчали, ошарашенные столь быстрой расправой. Пряха, набравшись смелости, выглянул из-под локтя, осматриваясь по сторонам. Неподалеку стояли трое, задрав руки как можно выше. Наконец один из них, Серый, прокричал:
– Эй, начальник! Не стреляй! Сдаемся! – Винчестер, которым он разжился у инородцев, уже валялся на земле. Щербатый даже не пытался им воспользоваться. Как так вышло, что в него никто так и не выстрелил, было непонятно.
Из-за взгорка поднялись четверо, среди них Пряха сразу же узнал громилу, который в лагере командовал всеми вооруженными, и Песчанина. Держа оружие так, чтобы в случае необходимости сразу им воспользоваться, они начали приближаться.
– Всем сделать десять шагов вперед! – Никто и не думал ослушаться. – Лечь лицом вниз! – Опять нет и намека на непонимание: команду выполнили тут же.
Оставив одного присматривать за лежащими пленниками, Песчанин, Гаврилов и Фролов быстро обошли лежащих бандитов, затрещали частые револьверные выстрелы. Не разбирая, раненый там или уже мертвый, они быстро и без лишних сантиментов провели контроль. После чего подали команду, и к стойбищу подошли еще трое, которые все это время их прикрывали.
– Панков, старший, Потапов, Марков! Осмотритесь в стойбище и развяжите пленных.
– Слушаюсь.
– Есть.
– Есть.
Осматривать особо было нечего. Всего-то шесть жилищ. Семь трупов лежат на обозрении у всех, четверо – под караулом. Двенадцатого нашли за одним из чумов, с ножевой раной в груди. Проконтролировали. Так что не прошло и пяти минут, как Панков прибыл с докладом:
– Восемь трупов, четверо пленных, все в наличии. Зарезали одного старика, парнишку и двух старух. Остальные мужчины на охоту уехали. Женщин всех ссильничали. Как видно, парнишка успел прирезать одного, второго ранить.
– Как случилось?
– А просто, Антон Сергеевич. Вошли открыто, никто ничего не заподозрил, а потом напали.
– Встать!
Пленники с готовностью выполнили команду Антона. Да и не хотелось хоть на мгновение промедлить с этим – уж больно страшно звучал голос начальника партии. Антон взглянул в глаза каждому из пленников, которые тут же спешили потупить взор, так как ничего хорошего для себя они в его взгляде не увидели.
– Гризли. Этих в расход. Только за стойбище выведи.