Концерт для скрипки со смертью
Шрифт:
В этот момент детектив-констебль округа «Н», сопровождавший его, вручил ему маленький сложенный клочок бумаги. Детектив был очень молод, это был юноша из новой волны цветных иммигрантов, и его явно подташнивало от увиденного. Профессиональная часть сознания Слайдера с интересом отметила, что вест-индийцы тоже могут различимо бледнеть, причем почти до позеленения.
– Мы нашли это, сэр, в его правой руке. Вот почему мы догадались выйти на вас.
Слайдер развернул бумажку. Она была скорее смята, чем сложена. Очень необычным почерком, красноречиво говорившем о страхе писавшего, на ней было написано:
Передайте инспектору Слайдеру. Это сделал я. Я больше не могу этого выдержать.
Зеленоватый юный детектив-констебль наблюдал за ним во все глаза, от любопытства он даже стал менее бледным.
– Вы понимаете, что это означает, сэр? Вы его знали?
– О да, – ответил Слайдер. – Я знаю о нем все.
Домой Слайдер вообще не поехал. В семь часов утра он съел сверх-обильный завтрак в кафетерии участка Хайбери: яичницу, бекон, две сосиски, помидоры, поджаренный хлеб – и запил все это двумя чашками чая, поражаясь своему собственному аппетиту, пока не вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера. Еда согрела его, заставив кровь быстрее бежать по жилам, и мозг заработал поживее, а вся прошедшая ночь начала даже приобретать удобную окраску чего-то нереального. Он почти перестал вспоминать кровь, запекшуюся на открытых глазах Саймона Томпсона и склеившую его ресницы подобно тому необычному гриму, который наносят себе на веки панки. По крайней мере, эта картина уже не вставала перед ним столь навязчиво.
Фредди Камерон, привычно ворча и насвистывая, проводил вскрытие.
– Ну, что я тебе могу сказать? – сказал он Слайдеру по телефону. – Причина смерти, конечно, асфиксия. Трахея полностью перерезана. Внутренние органы я отослал на анализ, но я не видел никаких признаков отравления. Все равно, никогда не знаешь заранее. Общеизвестно, что самоубийцы любят сочетать разные способы.
– А это было самоубийство?
Камерон высвистел музыкальную фразу.
– Это ты мне должен сказать. Ты детектив, а не я. Рана полностью соответствует самоубийству, совершенному путем перерезания горла, произведенному левшой, равно как и убийству путем перерезания горла неким лицом, находившимся позади жертвы. Был твой человек левшой?
– Я не знаю.
– Кроме того, он должен был быть отлично подготовлен. Никто даже не подозревает, насколько тяжело перерезать человеческую глотку, пока сам не попробует, и обычно всегда наличествует несколько предварительных, пробных или неудачных порезов, если это самоубийство. Совершенно необычно для самоубийства произвести такой глубокий разрез с первой же попытки. Края раны даже не разлохмачены.
– Я полагаю, что найденный скальпель и был тем самым орудием?
– Никаких причин предполагать обратное.
– Меня удивило количество крови.
– Кто бы мог подумать, что у этого парня столько кровищи внутри, а? Ну, это был очень мощный разрез, скажем так. Сердце могло успеть сократиться еще раз или два. А алкоголь расширяет кровеносные сосуды.
– Алкоголь?
– «Капли датского короля» для храбрости. Или шотландского в данном случае. Я сам чуть было не опьянел, когда вскрыл желудок. Там, должно быть, было побольше четверти бутыли скотч-виски, только что выпитого. Как я понял, тебя версия самоубийства не очень устраивает?
– А ты понял? Нет, на самом деле мне скорее хотелось бы, чтобы это так и было, но только я не думаю, что это самоубийство.
– Как и я.
– Такая уверенность, Фредди? Это что-то не похоже на моего осторожного старого доброго трупореза, – сказал Слайдер с легкой усмешкой.
– Во-первых, я не верю в такой разрез с первой попытки. Во-вторых, у него на одном из передних зубов совершенно свежий скол. Такого рода вещи случаются, когда кто-нибудь насильно заставляет тебя пить из горлышка бутылки, а ты сопротивляешься.
Слайдер молчал, пока этот холодящий новый образ добавлялся к сложенному сценарию.
– Чтобы он не очень отбивался, я думаю, – наконец пробормотал он.
– Или добавить оттенков к мотивам самоубийства, не знаю. В общем, тебе придется продолжать поиски твоего левши-убийцы, как любому заправскому сыщику из романов Кристи.
– Смешанная метафора, – предупредил его Слайдер. – Или, по меньшей мере, смешение среды. Как бы то ни было, имея скальпель, мы теперь будем искать левшу-хирурга.
– Хирурги умеют резать обеими руками, ты, невежда!
– В самом деле?
– Разумеется. И я умею. Серьезно, ты не знал этого? Кстати, раз так, мое замечание может дать какую-то пользу?
– Никакой. Точно как у Агаты Кристи, – Слайдер был рад перемене темы. – Хотя я предполагаю, что любой человек с театральными замашками, который задумал самоубийство, может иметь достаточно дурного вкуса, чтобы оставить мелодраматическую записку. Но был ли левша-убийца настолько умен, чтобы попробовать этакий двойной блеф? Я так понял, что ты не нашел никаких царапин? – с тоской в голосе уточнил он. – В конце концов, его же как-то должны были заставить написать эту записку. И ты не мог найти для меня поцарапанную кисть?
– Если только он не был большим храбрецом, то одного прикосновения острого лезвия к его шее могло быть достаточно, чтобы он написал все, что от него потребуют, – указал Камерон.
– Он не был большим храбрецом, – со вздохом сказал Слайдер, вспоминая скрюченного над кружкой пива больного от страха музыканта. Храбрец умирает один раз, вспомнил он где-то вычитанную фразу, а трус – во много раз больше.
Атертон и КЖД Суилли поехали вместе допросить Элен Моррис, и по возвращении Атертон выглядел печальнее и умудреннее, чем утром.
– Она была немножко расстроена, – объяснил он Слайдеру, пряча глаза.
– Сядь и посиди, – посоветовал Слайдер, – а то у тебя такой вид, будто тебя поколотили.
– Такой же и у вас, – возразил Атертон и открыл рот еще раз, чтобы выложить своему шефу еще что-нибудь столь же приятное и вежливое, но тут же мудро передумал и уселся в кресло, уложив длинные руки на край стола Слайдера. – Ну, она опознала почерк Томпсона на записке, – сказал он после паузы. – Почерк его левой руки, как она сказала.