Концерт на краю
Шрифт:
В какой-то момент она вдруг успокоилась. Зловещее предчувствие разрывало его сердце. Он наблюдал каждый её вдох. Она выдернула свою руку из его руки, или же это была предсмертная конвульсия. Как вдруг…
Она перестала дышать.
Он отчетливо слышал, как только что она с трудом набрала воздух в грудь, и он медленно вышел из её легких, как дух из уже мертвого, но ещё теплого тела. Смерть заглянула в его, мгновенно наполнившиеся горячими слезами, глаза и с ехидной гримасой вырвав тот дух жизни из его рук, унесла в пустоту, оставив безжизненное тело любимой лежать на его коленях.
Мозг
Дальше всё было как в тумане. В спальню вбежали родители, братья, приехала скорая. Врачи задавали какие-то вопросы. Он, уже ничего не понимая, вышел из комнаты. Проходя мимо зала, где сидела дочь, которой через неделю исполнялось всего два года, с горечью посмотрел на неё и вышел из дома.
*******
Гудки в телефоне прервал низкий мужской голос.
– Слушаю.
– Богдан, Ирина умерла, – Геннадий с трудом выговаривал слова, пытаясь не сорваться.
– Мои соболезнования, друг, – сделав небольшую паузу, добавил, – я скорблю вместе с тобой, – в телефоне было слышно, как голос совсем опустился.
Подкативший к горлу ком, душил, искажая слова:
– Ты мог бы выйти, я сейчас подъеду.
– Да, конечно.
– Спасибо, Богдан.
Геннадий выключил телефон и положил в карман пальто. Какая-то неведомая сила не давала ему сорваться. Не покидало чувство, что всё это происходит не с ним и, как будто наблюдая за происходящим со стороны, он пытался абстрагироваться от событий, которые были реальными.
*******
В тусклом освещении фонаря у подъезда, нервно потирая руки от холода, уже ожидал Богдан. Едва машина наехала на длинную тень, он обошёл её и, открыв дверцу, спешно заскочил в кресло автомобиля, едва не ударившись головой из-за высокого роста, и захлопнул её.
– Мои соболезнования, друг. Даже не верится.
– Мне тоже, – едва сдерживая слезы, выдавил Геннадий. – Богдан, ты мог бы сейчас со мной поехать к маме? Уже очень поздно и, если ты откажешься, я пойму.
– Конечно поеду.
– Спасибо, друг. Мне сейчас трудно одному. Ехать несколько часов. Я с ума сойду один.
– Оденусь потеплее и поедем.
*******
Минут через десять черный, тонированный, как траурный катафалк BMW, выезжал из города по заснеженной дороге исчезая в тумане, неожиданно опустившемся над землей.
Геннадий молча вёл автомобиль, глядя на покрытую снегом дорогу, отражающую свет фар, растворяющийся в ночи. Впереди была лишь, гнетущая сознание, тьма, как отголосок преисподней, в которую безутешный Орфей спешил за возлюбленной Эвридикой. Ему казалось, что эта страшная сказка скоро закончится и все, принимавшие в ней участие, переведя дух, улыбнутся друг другу.
Изредка идущие на встречу автомобили, выплывали из тумана и исчезали габаритными огнями в зеркалах заднего вида. Вдоль пустынной дороги выросла одинокая заправка. Молча свернув с трассы, припарковался у колонки.
– Богдан, заправь пожалуйста бак. Вот деньги, – он вынул из кармана несколько купюр.
Очень скоро заправив автомобиль, попутчик вернулся. Геннадий молча сидел, опершись головой о рулевое колесо.
Вдруг внутри что-то сломалось. Зажмурившись и распахнув широко рот, он закричал. Казалось, мышцы лица разорвутся от напряжения. Это был внутренний крик, крик души. Не издав ни единого звука, он орал, направляя все душевные переживания куда-то в глубь вселенной, пытаясь докричаться до Того, Кто, как ему казалось, был глух к нему последние полгода. Лишь горькие слёзы были свидетелями его душевных мук.
Он долго так сидел и казался вполне спокойным, но атмосфера была пронизана скорбью. Не осмеливаясь произнести ни слова, друг, казалось, слился с креслом.
Еле слышно рокотал двигатель. Время остановилось.
Неожиданно, поднял голову. Глаза уже высохли. Отжал сцепление и, включив сразу вторую передачу, медленно тронулся с места, всё больше отдаляясь от скорби, куда ему предстояло вскоре вернуться.
Прощание
На следующий день, усталый от длинной, ночной дороги и измотанный душевными переживаниями, Геннадий вернулся в дом родителей жены со своей мамой.
Он подошёл к закрытым дверям залы и открыл их. Оттуда повеяло февральским холодом.
Посреди просторного помещения на столе лежал деревянный гроб, обитый красным атласом, а по краю черной лентой.
В нём лежала Ирина. Её любимое голубое платье, как всегда, было ей к лицу. Казалось, она вот-вот проснётся, откроет глаза и встанет в изумлении, не понимая, что происходит. Мама её лучшей подруги, работавшая в морге, хорошо поработала, Ирина была, как живая.
– Такой ты её ещё не видел, – тёща подошла сзади, едва сдерживая слезы.
Неистово сдавленные скулы, отозвались болью в темени. Сжав кулаки, не промолвив ни слова, он вышел из комнаты и направился к выходу. Нужно было ещё многие вопросы решить, связанные с похоронами.
*******
«Хранимый небом пилигрим
Влачит свой путь земной.
Давай, мой друг, поговорим.
Поговори со мной.
Я плачу в тишине ночной.
Ты слышишь ли меня?
Слеза смеётся надо мной
В безмолвие маня.»
Геннадий вёл машину по городу. Мама сидела рядом. В полнейшей тишине, строчка за строчкой, рождался текст новой песни. Он не хотел этого, но кто-то жестоко выдавливал из его мозга слово за словом, которые ложились на мелодию баллады, как опадающие листья, на ручейки горьких слёз:
«Постой! Останови свой бег!
Будь милостив ко мне.
Мне расскажи о чудной той,
Неведомой стране,
Стране, куда ты держишь путь,
Доверившись судьбе.
Открой, прошу, мне жизни суть,
Известную тебе.» 2
*******
Два дня прошли, как во сне.
Памятники, кресты, свежие могилы.
На носилках открытый гроб, с прислонённой к нему крышкой, все в темном, женщины в чёрных платках.
Одна она, лежит в голубом платье, обрамлённая белым атласом, как огромная фарфоровая кукла, равнодушная к февральскому морозу, ко всему мирскому, такая родная, но уже совсем далекая.
2
Песня «Пилигрим», слова и музыка Геннадия Климова.