Шрифт:
1
Богданова сбили над линией фронта.
Все было сделано правильно: проложен маршрут, выбран оптимальный эшелон полета, учтены разведанные с переднего края, но немцев за дураков держать не следовало. Их звукоулавливающие установки слышат стрекозу за километр. Просчитать маршруты По-2, если полк долгое время базируется на одном аэродроме, труда не составит. Особенно при желании. Ночные бомбардировщики немцам — кость в горле: не дают спать переднему краю, засыпая окопы осколочными бомбами, термитными боеприпасами сжигают дома и склады; а выгружать людей и технику на ближней железнодорожной станции — риск смертельный: налетят, разбомбят, прострочат
Перед звеном По-2 встала голубая стена, и самолет Богданова первым влетел в луч прожектора. Немедленно по сторонам вспухли черные шапки, по фюзеляжу будто палкой застучали, за спиной летчика жалобно вскрикнула штурман. Богданов инстинктивно отжал ручку управления и правым, непривычным для зенитчиков разворотом, ушел в пике. Осколки при разрыве зенитных снарядов летят вверх, снизиться — значит, уцелеть. Медлить нельзя. Бронированному Ил-2 осколки — семечки, в фанерном По-2 каждый осколок — твой.
Вырваться у Богданова получилось. Свет прожектора, в котором летчик теряет пространственное положение и чувствует себя раздетым, остался позади. Богданов выровнял машину и бросил взгляд на приборную доску — 500 метров. Богданов потянул ручку на себя и оглянулся. Темное небо резали голубые мечи прожекторов, скрещивались, поймав в темном небе хрупкие самолетики. Звено повторило его маневр, но запоздало: прожектористы держали тихоходные самолеты как в тисках. Зенитные орудия умолкли, но с земли к По-2 тянулись плети пулеметных трасс. Ребятам приходилось туго.
— Лисикова! — окликнул Богданов.
Штурман не отозвалась. Богданов прибрал газ и позвал еще — ответом был свист в расчалках. «Убили? — подумал Богданов. — Ну и хрен с ней! — решил в припадке неостывшей злости. — Не будет к особисту бегать!» Он заложил вираж и с набором высоты полетел обратно. Ребятам следовало помочь. Шарики бомбосбрасывателей — в кабине штурмана, по три с каждого борта, но у пилота есть аварийный сброс. Шесть ФАБ-50 накроют зенитную батарею, после чего два «эрэса» — по прожекторам! В завершение прострочить из «шкаса»… Я вам устрою засаду! Научитесь фатерлянд любить…
Родину любить научили его. То ли немцы расслышали мотор приближавшегося бомбардировщика, то ли зенитчик полоснул очередью наугад, но огненная трасса внезапно прочертила небо перед лицом Богданова и хлестнула по фюзеляжу. Мотор смолк, словно подавившись. Богданов бросил самолет в сторону и перевел машину в пике. Трассеры ушли влево и назад, Богданов выровнял По-2. С минуту он лихорадочно работал магнето, заслонкой дросселя и сектором корректора высоты. Мотор не только не «схватывал», не отзывался вообще.
— Твою мать! — выругался Богданов.
Он развернул машину и перевел ее в планирование. Порыв ветра подхватил легкий самолетик и понес к линии фронта. Оставалось надеяться: до своих дотянет. Третьего возвращения из немецкого тыла ему не простят. Да еще без Лисиковой. Скажут, пристрелил тихонько, и ведь не докажешь! Требовал убрать из экипажа, кричал, грозился… Язык ты наш длинный, чтоб тебя вовремя прикусить…
По-2 внезапно врезался в облака. Непроглядная темень окружила самолет. «Откуда облачность? — в сердцах подумал Богданов. — Вылетали — было ясно. И синоптик не обещал…» Однако темень не пропала, оставалось лишь следить за приборами, с горечью наблюдая, как быстро движется стрелка высотомера. «Если облачность низкая, грохнусь! — подумал Богданов. — Земли не разглядеть! Под фюзеляжем и крыльями — бомбы…» Бомбы сбросить следовало сразу, теперь — поздно. Посечет своими же осколками…
Богданов не боялся смерти — привык к ней за годы войны. Дважды его сбивали, не раз он садился на вынужденную, трижды привозил на аэродром мертвых штурманов. Из тех, с кем начал воевать в сорок первом, в живых не осталось никого. Смерть сопровождала его неотвязно, и то, что он до сих пор жив, было чудом. Богданов осознавал, что чудеса не приходят сами по себе, к вылетам относился серьезно: изучал обстановку в районе цели, полетные карты, тщательно прокладывал маршрут, доводил до каждого экипажа личное задание и скрупулезно обсуждал с летчиками и штурманами звена поведение в воздухе. Это сокращало потери, но не гарантировало жизни. Желание уцелеть понятно, но не должно становиться целью. В полку один пожелал. Сразу после вылета возвращался, объясняя это неполадками в моторе. Техники проверяли, ничего не находили. Пилот упорствовал, штурман подтверждал. На По-2 устроить перебои в моторе проще простого — достаточно подергать сектором высотного корректора. Командиру полка надоело, подключил особиста. На «несправный» самолет посадили другого пилота, тот слетал на задание и благополучно вернулся. Труса судили, разжаловали и отправили в штрафбат. В полк он не вернулся…
По-2 выскочил из облаков также внезапно, как и влетел в них, Богданов увидел впереди светлую ленту реки. «Откуда она здесь? — подумал недоуменно. — На карте не было!» Думать далее было некогда — По-2 снижался стремительно. Самолет перескочил реку, едва не касаясь колесами воды, мягко приземлился на противоположном берегу и покатил по густой траве. Темная стена леса стремительно бежала навстречу, заслоняя небо. «Разобьемся!» — подумал Богданов, но в последний момент лес словно расступился. Самолет вкатился на небольшую полянку, словно в ангар и замер.
Богданов с минуту сидел неподвижно, не веря, что все закончилось, затем отстегнул лямки парашюта и выбрался на крыло. Лисикова сидела, уткнувшись головой в приборный щиток, Богданов не стал ее трогать. Спрыгнул на траву и прислушался. Вокруг было тихо, пожалуй, даже, неестественно тихо. Нигде не стреляли, не бряцали оружием, не переговаривались и хрустели ветками, подбираясь к самолету. Богданов достал из кобуры «ТТ», передернул затвор и с пистолетом в руке пошел к опушке. Трава на поляне была высокой и серебряной от росы, скоро летчик ощутил, как набухли и прилипли к голенищам сапог штанины комбинезона. Светила неестественно яркая луна — будто САБ в небе подвесили, свет ее пробивался сквозь ветви деревьев, Богданову хороши были видны и нетронутая роса на несмятой траве и потемневшие от влаги головки хромовых сапог. У опушки Богданов остановился и внимательно осмотрел берег. Тот был пустынен — ни человеческой фигуры, ни движения. Передний край они благополучно миновали. «А если это немецкий тыл? — внезапно подумал Богданов. — Линия фронта здесь изгибается…» Летчик с досадой увидел на росном лугу три темные полосы, бежавшие от берега к лесу — следы колес шасси и костыля. В ярком, ровном свете луны, полосы проступали, как нарисованные. «Откуда полная луна? — недоуменно подумал Богданов, пряча „ТТ“ в кобуру. — Вылетали — не было!»
Он не стал мучить себя догадками и вернулся к самолету. Лисикова сидела в кабине, откинувшись на спинку.
— Жива? — удивился Богданов.
Штурман не ответила. Присмотревшись, летчик увидел две блестящие дорожки на бледном лице.
— Ранили? Куда?
— В ногу, — сдавленным от боли голосом сказала Лисикова.
— Встать можешь? — спросил Богданов, чувствуя неловкость за нотку, проскользнувшую в его голосе. Раненый напарник при посадке на вынужденную — обуза. Лисикова, естественно, это понимает. А он не сумел скрыть…