Кондотьер Богданов
Шрифт:
Когда линия фронта покатилась на Запад, полк стал менять аэродромы. По-2 не летает на дальние расстояния, особенно в короткие летние ночи. Крейсерская скорость — сто километров в час, пока долетишь… Выбирать площадки для аэродромов подскока посылали самого опытного, то есть Богданова. Как-то он сел близ освобожденной деревни. Местные позвали обедать. Угощение оказалось богатым, даже самогонка присутствовала. Хозяйка, пока гости ели, пожаловалась: немцы забрали корову, дети без молока. Богданов достал из кармана пачку денег и вручил ошеломленной солдатке. Летчики не успели доесть, как хозяйка привела во двор корову — купила у соседа. Многие пилоты и штурманы отсылали денежные аттестаты родным, у Богданова близкие томились в оккупации, поэтому деньги получал сам. История с коровой
Девушки полка мечтали Богданове, Аня — нет. Уважая заслуги пилота, Аня осуждала за распущенность. Богданов крутил любовь с официантками — нагло и у всех на виду. С официантками спали и другие офицеры, но те хоть таились. Поскольку официантки одна за другой беременели, вместо них присылали других. Так в полку появилась Клава. Высокая, полногрудая, румянощекая — настоящая красавица. Комполка на тот момент имел любовницу, Клава досталась штурману. Капитан был женат, Клаву это не смутило. Богданова в тот момент в полку не было — залечивал раны. Вернувшись, лейтенант отбил красавицу в первый же день. Штурман полка чуть с ума не сошел — бегал за летчиком с пистолетом, грозил застрелить. Филимонову страсти не понравились — не хватало ЧП в полку! — и ревнивца перевели в дивизию. Капитан не проявил себя как штурман полка, Богданов был нужнее.
Полк, затаив дыхание, следил за романом; по отбытию ревнивца вздохнул с облегчением. Девушки переживали за пилота, Клаву осуждали. Аня видела, что подруги завидуют: многие желали занять место официантки. Аня не понимала: как Богданов живет с распутницей? Ведь знал же о капитане? Полюби Богданов нормальную девушку и женись на ней, Аня одобрила бы. Так нет же! Как можно спать с мужчиной до свадьбы! Покойный Миша не распускал рук и даже целовал ее в щечку, хотя Аня не возражала, чтоб в губы. А тут… Красный командир! Комсомолец! Срам!
Однако летать с Богданов Ане хотелось. И он взял ее в экипаж! У Ани будто крылья выросли. Она поделилась радостью с механиком.
— Он-то конечно герой, — согласился Тимофей Иванович, — только много дырок в плоскостях привозит. Целыми днями латаю. Другие самолеты целые.
— Командир звена должен быть там, где опасно! — возразила Аня.
— Ага! — согласился механик. — И пить должен больше всех, и баб у начальников отбивать. С начала войны на фронте, а все лейтенант. Другой бы эскадрильей командовал, а то и полком…
Тимофей Иванович еще на что-то жаловался, Аня не слушала. В полку знали, что механик к своему пилоту милеет как к сыну, а отцы, как известно, любят поворчать…
Следующий разговор состоялся с Гайворонским. Капитан неожиданно вызвал Аню и спросил:
— Ты комсомолка?
— Да! — ответила Аня.
— Задание тебе, ответственное! — поднял палец особист. — Будешь присматривать за Богдановым. При попытке перелететь к немцам, застрели! Самолет приведешь сама…
— Товарищ капитан! — изумилась Аня. — Лейтенант Богданов — герой!
— Герои, по-твоему, не изменяют Родине? — возмутился Гайворонский. — Что ты знаешь, сержант? Вспомни генерала Власова! Родина для него все сделала: дала образование, доверила высокую должность, награждала орденами… А он? Сдал армию немцам! Почему? Морально разложившийся человек! Пьянствовал беспробудно; будучи женатым, завел любовницу. Богданов по той же дорожке катится…
«Богданов не женат!» — хотела возразить Аня, но промолчала. В чем-то Гайворонский был прав.
— После полетов станешь приходить и рассказывать, как себя вел! — распорядился особист. — Свободна!
Разговор с капитаном удручил Аню. Радость разом померкла. Она не представляла, как сможет выстрелить в Богданова. А если лейтенант изменит? Такое невозможно представить, но Власов-то смог! И не он один… Богданов морально не стоек, от него можно ждать. Подумав, Аня решила: выстрелить сможет. Сначала, конечно, пригрозит пистолетом, а в случае неподчинения… Только самолет на аэродром не поведет. Направит его на какой-нибудь фашистский объект — склад или блиндаж, лучше всего — на танк. Нельзя ей возвращаться домой с
Аня всплакнула, представив церемонию, но быстро успокоилась. Собираясь в первый боевой вылет, надела подаренное Мишей белье. Если погибать, так в новом и чистом. Надо отомстить немцам за смерть жениха! Штрафную роту Мише присудили не немцы, но убили-то они! Мишин подарок на теле как бы нес возмездие.
Первые боевые вылеты прошли без происшествий, но привычка надевать в полет подарок осталась. Теперь Мишино белье защищало Аню. Им везло — самолет возвращался целехоньким. Тимофей Иванович удивлялся и благодарил Аню. Техник почему-то решил: штурман благотворно влияет на пилота. На самом деле, как понимала Аня, везение заключалось в умелой тактике и правильном расчете. Богданов был ас, теперь Аня понимала это лучше, чем прежде. Ну и она бомбила метко, без дополнительных заходов на цель… Ане нравилось быть штурманом, ее давнишняя мечта исполнилась. Пусть она всего лишь сержант, но обедает вместе с летчиками, на столах, покрытых скатертями, еду приносят официантки. Та же Клава… Ане даже фронтовые сто граммов наливают, правда, она не пьет, отдает другим. Летчики и штурманы ее уважают — не за водку, конечно, а за то, что дерется с врагом. Ей платят за каждый боевой вылет. Денежный аттестат Аня отослала матери давно, но теперь была счастлива, что помогает больше. В редких письмах, которые писали соседские дети по просьбе матери, сообщалось об ужасной дороговизне в Москве.
К Гайворонскому Аня ходила с удовольствием. Подозрения особиста не оправдывались, чему Аня очень радовалась, а вот капитан ее чувств не разделял. Хмурился и наказывал смотреть внимательнее. Только однажды капитан оживился: Аня рассказала о виражах над оккупированным городом.
— Почему Богданов крыльями качал, как думаешь? — спросил Гайворонский.
— От радости! Цель накрыли с первого захода! Баржа загорелась, затем причал…
— Свободна! — прервал капитан…
Когда Богданов обругал ее у столовой, Аня испугалась. В его глазах было столько ненависти! Она словно увидела себя со стороны: маленькую, жалкую стукачку… Аня не пыталась оправдаться. Какая разница, что был приказ, и она выпоняла? Пилот хочет иметь боевого товарища, а не доносчика за спиной. Ей следовало сразу рассказать Богданову. Но она боялась: лейтенант не захочет с ней летать. Все равно ведь узнал и летать отказался. Другие пилоты тоже откажутся: она как прокаженная…
Аня проплакала весь день, на аэродром шла, как на казнь. Думала: отправят обратно! Этого не случилось. Аня стала в строй, выслушала боевой приказ и заняла место в кабине. Богданов в ее сторону не смотрел. Аня поняла: казнь последует, но позже. Ей внезапно захотелось, что Богданов из этого вылета привез ее мертвой, как предшественников. Тогда о проступке забудут и даже скажут добрые слова — о мертвых не говорят плохо.
Самолет взлетел, Аня переключилась на работу. Полет протекал штатно, но Аню томило предчувствие. Оно сбылось. Когда осколок впился ей в ногу, Аня потеряла сознание. Очнувшись, запаниковала. Ей показалось, что Богданов убит, самолет падает, надо немедленно прыгать с парашютом. Она засуетилась, задергалась, пытаясь вылезти на крыло, и только тогда заметила: пилот жив, По-2 набирает высоту. (Наверное, в те мгновения и задела кран бензопровода.) Жгучий стыд объял Аню, она растерялась настолько, что не сориентировалась на местности. По-2 шел на посадку. Самолет благополучно приземлился, и Аня уткнулась лицом в приборную панель. Ждала: сейчас Богданов выскочит на крыло и скажет: «Ты не только доносчица, но и трусиха!» Но он просто ушел. Аня расплакалась, подумав, что ее бросили. Однако Богданов вернулся, перевязал ее, а утром стал лечить. Когда он ковырялся в ране ножом, Аня едва не умерла от боли. Но сдержала крик. Это было ей наказанием за предательство и трусость. После операции боль утихла. Не совсем, конечно, но больше не дергала волнами. Накатила слабость, но Богданов накормил ее шоколадом, а перед завтраком влил спирта из фляги. Стало почти хорошо. Если б знать, что дальше?