Конец главы. Том 1. Девушка ждет. Пустыня в цвету
Шрифт:
– Хорошо, – спокойно согласилась Динни. – Полагаю, что ты права. Раз уж делать, так делать быстро. Думаю, что дядя Хилери вас обвенчает.
Руки Хьюберта опустились.
– Вы обе рехнулись!
– Повежливей! – обрезала Джин. – Мужчины – нелепый народ. Сами чего-то хотят, а когда им это предложишь, торгуются, как старушонки. Кто этот дядя Хилери?
– Викарий прихода святого Августина в Лугах. Особым пристрастием к установленным порядкам не отличается.
– Чудно! Хьюберт, завтра поедешь и получишь разрешение. Мы отправимся вслед за тобой. Где мы можем остановиться, Динни?
– Думаю, что Диана нас приютит.
– Значит, всё решено. По дороге заедем в Липпингхолл. Я захвачу свои платья и повидаюсь с отцом. Начну его подстригать и выложу все. Затруднений не будет. Заберём с собой Алена – нам потребуется шафер. Динни, посовещайся с Хьюбертом.
Оставшись наедине с братом, Динни сказала:
– Она замечательная девушка, Хьюберт, и, честное слово, нисколько не рехнулась. Все это страшно неожиданно, но совершенно разумно. Тесбери бедны, так что в этом отношении для неё разницы не будет.
– Дело не в деньгах. Предчувствие чего-то страшного, нависшего надо мной, нависнет теперь и над ней.
– И нависнет ещё грознее, если ты не согласишься. Право, соглашайся, мой дорогой мальчик! Отец возражать не будет. Она ему нравится, и он предпочтёт, чтобы ты женился на мужественной девушке из хорошей семьи, а не на деньгах.
– Тебе не кажется, что в особом разрешении есть что-то неприличное? пробормотал Хьюберт.
– В нём есть романтика. К тому же оно пресечёт разговоры – стоит тебе жениться или нет. Дело будет сделано, и люди примирятся с ним, как примиряются со всем на свете.
– А мама?
– Если хочешь, я сама ей скажу. Я уверена, уж она-то не станет жалеть, что брак не модный, что ты женишься не на хористке и так далее. Она в восхищении от Джин. Тётя Эм и дядя Лоренс – тоже.
Лицо Хьюберта просияло.
– Женюсь! Это так чудесно. В конце концов, я же не делаю ничего постыдного.
Он бросился к Динни, порывисто обнял её и выбежал. Оставшись одна, девушка принялась разучивать карамболь на бильярде. Это прозаическое занятие помогало ей скрыть глубокую взволнованность. Объятие, которое она видела, было таким страстным. Джин представляла собой такой удивительный сплав неудержимого чувства и сдержанности, лавы и стали, самоуверенности и юной наивности! Возможно, это рискованный шаг. Но Хьюберт уже стал другим человеком благодаря Джин. И тем не менее Динни отчётливо сознавала всю необычность того, что произошло. Она сама никогда бы не отважилась на такое ошеломляющее решение. Она не отдаст своё сердце так поспешно. Недаром её старая няня шотландка говаривала: "Мисс Динни хоть резвушка, да вострушка: у неё ушки на макушке". Она отнюдь не гордится своим "чувством не лишённого остроты юмора, которое ориентирует и несколько стерилизует все остальные". Она завидует яркой решительности Джин, прямоте и убеждённости Алена, здоровой предприимчивости Халлорсена. Но у неё тоже есть свои сильные стороны. И, полуоткрыв губы в улыбке, Динни отправилась разыскивать мать.
Леди Черрел сидела в святилище, прилегавшем к спальне, и шила муслиновые саше для листьев душистой вербены, которая росла возле дома.
– Мамочка, – сказала Динни, – приготовься к небольшому потрясению. Помнишь, я говорила, что мечтаю найти подходящую девушку для Хьюберта. Так вот, такая нашлась. Джин только что сделала ему предложение.
– Динни!
– Они решили пожениться немедленно, по особому разрешению.
– Но…
– Это точно, мамочка. Завтра мы едем. Джин поживёт со мной у Дианы, пока всё не устроится. Хьюберт скажет отцу.
– Но Динни, право…
Динни перешагнула через муслиновые заграждения, опустилась на колени и обняла мать.
– Я чувствую то же, что и ты, – сказала она, – только немножко не так, как ты, потому что не я произвела его на свет. Но, мамочка, милая, всё в порядке! Джин – замечательная девушка, и Хьюберт по уши в неё влюблён. Это уже пошло ему на пользу, а дальше она сама о нём позаботится.
– Но как же с деньгами, Динни?
– Они ничего от папы не ждут. Как-нибудь справятся, а детей им пока заводить не надо.
– Думаю, что нет. Всё это ужасно неожиданно. А зачем особое разрешение?
– Предчувствия.
И обняв тонкую талию матери, Динни пояснила:
– У Джин. Положение Хьюберта действительно сложное, мама.
– Да. Оно пугает и меня, и отца. Я это знаю, хотя он мне об этом не говорит.
Больше ничего о своих тревогах ни одна из них не сказала, и началось совещание об устройстве гнёздышка для отважной пары.
– Почему бы им не пожить с нами, пока все не уладится? – спросила леди Черрел.
– Им интереснее обзавестись своим домом. Самое главное сейчас чем-нибудь занять Хьюберта.
Леди Черрел вздохнула. Переписка, садоводство, распоряжения по хозяйству, участие в приходских комитетах – все это, конечно, не очень интересно. А у молодёжи и этого нет. Для них Кондафорд совсем уж неинтересен.
– Да, здесь тихо, – согласилась она.
– И слава богу, – понизила голос Динни. – Но я чувствую, что сейчас Хьюберт должен жить напряжённой жизнью, и они с Джин найдут её в Лондоне. Квартиру можно снять в каком-нибудь доходном доме. Ты же знаешь, это ненадолго. Итак, мамочка, милая, сегодня вечером сделай вид, будто ничего не знаешь, а мы будем знать, что на самом-то деле тебе всё известно. Это на всех подействует успокоительно.
И, поцеловав печально улыбнувшуюся мать, Динни ушла.
На другой день заговорщики с самого раннего утра были на ногах. Хьюберт выглядел, по определению Джин, так, словно ему предстояла скачка с препятствиями; Динни держалась совершенно неестественно; Ален расхаживал с блаженным видом начинающего шафера; одна Джин оставалась невозмутимой. Они сели в коричневую дорожную машину Тесбери, завезли Хьюберта на станцию и поехали в Липпингхолл. Джин вела машину. Её брат и Динни сидели сзади.
– Динни, – сказал молодой человек, – не выхлопотать ли и нам особое разрешение?
– Оптовым покупателям скидка. Ведите себя прилично, Ален. Вы уйдёте в море и через месяц забудете меня.
– Разве похоже, что я из таких?
Динни взглянула на его загорелое лицо:
– Как вам сказать? Отчасти.
– Будьте же серьёзной!
– Не могу. Всё время представляю, как Джин отстригает вашему отцу прядь волос и приговаривает: "Ну, папа, благослови меня, или я выстригу тебе тонзуру!" А он отвечает: "Я? Никогда-а!.." Тут Джин отстригает ему другую прядь и говорит: "Вот и хорошо. Не забудь, что мне полагается сотня в год, или прощайся с бровями!"