Конец главы. Том 2. На другой берег
Шрифт:
– А бывали раньше такие резкие скачки, как теперь?
– Нет, раньше не бывало ни таких резких скачков в мировоззрении вообще, ни такой безысходной путаницы во взглядах художников на их назначение.
– В чём оно, дядя?
– В том, чтобы доставлять наслаждение или раскрывать истину, или в том и другом одновременно.
– Не представляю себе, чтобы мне доставило наслаждение то, чем наслаждаются они, а истина… Что есть истина?
Эдриен покорно махнул рукой:
– Динни, я устал, как собака. Давай удерём отсюда.
В эту минуту Динни опять увидела сестру и Тони Крума, которые уже углубились под арку. Она не знала, заметила Клер её и Эдриена или нет, но не сомневалась, что Крум никого, кроме Клер, не замечает. Она шла за Эдриеном и в свою очередь восхищалась его деликатностью. Разумеется, ни он, ни она сама никого никогда не поставят в неудобное положение. Кто с кем встречается – это в наши дни сугубо личное дело.
Они уже добрались до Бэрлингтон-Аркад, когда Эдриену в глаза бросилась бледность Динни.
– Динни, что случилось? Ты похожа на привидение!
– Если не возражаете, дядя, я зашла бы выпить чашку кофе.
– Тут есть одно заведение на Бонд-стрит. Идём.
Бескровные, хоть и улыбающиеся губы девушки так встревожили Эдриена, что он крепко прижал к себе её руку и отпустил лишь тогда, когда они уселись за угловой столик.
– Две чашки кофе, и покрепче, – распорядился Эдриен и с инстинктивной бережностью, так располагавшей к нему женщин и детей, даже не попытался вызвать племянницу на откровенность.
– Смотреть картины – самое утомительное занятие. Прости, если я уподоблюсь Эм, но я тоже подозреваю, что ты слишком мало ешь. Нельзя же считать едой ту птичью порцию, какую мы проглотили, отправляясь сюда.
Но губы Динни уже приобрели свой обычный цвет.
– Я понимаю, что напрасно упрямлюсь, дядя, но еда – ужасно скучная вещь.
– Нам с тобой нужно прокатиться во Францию. Картины французов, может быть, и не трогают душу, но зато их стол возбуждает чувства.
– Вы тоже это испытали?
– Да, особенно когда сравнил его с тем, как едят итальянцы. У французов все всегда превосходно продумано. Они создают картины так же расчётливо, как делают часы. Они предельно сознательны в творчестве и всегда превосходные мастера. Требовать от них большего – нелепо; но всё-таки они насквозь непоэтичны. Надеюсь, Клер избежит бракоразводного процесса? Суд – самое непоэтичное место на свете.
Динни покачала головой:
– А по-моему, пусть она лучше пройдёт через это. Я даже считаю, что ей не надо было давать обещание. С Джерри они ни при каких обстоятельствах не помирятся, а сейчас она всё равно что птица с подбитым крылом. Кроме того, в наши дни никто не придаёт значения разводу.
Эдриен поёжился:
– Мне даже подумать противно, что эти прожжённые судейские крючки будут играть судьбой моих близких. Если бы они все были такие, как Дорнфорд!.. Но, увы, они не такие. Виделась ты с ним после Нового года?
– Он на днях обедал у нас перед выступлением.
Эдриен отметил про себя, что, заговорив о Дорнфорде, она и "ухом не повела", как выражается современная молодёжь. Вскоре они расстались, и Динни на прощание уверила дядю, что снова чувствует себя прекрасно.
Эдриен ошибся, сказав, что Динни похожа на привидение: вернее было бы сказать, что она похожа на человека, увидевшего привидение. Когда она выходила на Корк-стрит из-под аркад, все её прошлое, связанное с этой улицей, метнулось к ней, как одинокая птица, коснулось крылами её лица и тут же улетело. Поэтому, простившись с дядей, девушка повернула назад. Решительно вошла в знакомый подъезд, поднялась по лестнице до квартиры Уилфрида и позвонила. Потом прислонилась к подоконнику на площадке и стала ждать, стиснув руки и думая: "Жаль, что у меня нет муфты!" Руки у неё совсем застыли. На картинах прошлого века женщин всегда изображают вот так – на лице вуаль, руки в муфте; но прошлый век миновал, и муфты у неё нет. Она уже решила уйти, как вдруг дверь отворилась. Стэк! В домашних туфлях! Вдумчивый, как всегда, взгляд его чёрных глаз упал на туфли, и Стэк смутился:
– Прошу прощения, мисс, я как раз переобувался.
Динни подала ему руку, которую он пожал точь-в-точь как раньше, – с таким видом, словно исповедовал гостью.
– Я шла мимо, и мне захотелось узнать, как вы живёте.
– Прекрасно, мисс, благодарю вас. Надеюсь, вы здоровы? И собака тоже?
– С нами обоими всё в порядке. Фошу нравится в деревне.
– Ещё бы! Мистер Дезерт всегда говорил, что это деревенская собака.
– У вас есть известия о нём?
– Только косвенные. Я слышал, в банке говорили, что он в Сиаме. Его письма банк пересылает на своё отделение в Бангкоке. Недавно здесь останавливался их светлость. Как я понял из разговора, мистер Дезерт поднимается сейчас к верховьям какой-то реки.
– Реки?
– Да. Вот только название забыл. Что-то вроде "И и" и ещё как будто "Сонг". Там, кажется, здорово жарко. С вашего позволения, мисс, вы малость бледны, хоть и живёте в деревне. А я вот ездил на рождество домой в Барнстепль и сильно поправился.
Динни опять протянула руку:
– Очень рада была повидать вас, Стэк.
– Зайдите, мисс. В квартире всё осталось как при нём, – вот увидите.
Динни подошла к дверям гостиной:
– Совершенно как при нём, Стэк, словно он и не уезжал.
– Приятно слышать, мисс.
– Впрочем, может быть, он и здесь, – сказала Динни. – Говорят же, что душа отделяется порой от тела. Благодарю вас, Стэк.
Она коснулась руки слуги, прошла мимо него, спустилась по лестнице. Лицо её передёрнулось, застыло, и она быстро зашагала прочь.