Конец главы
Шрифт:
Глаза лорда Саксендена чуть-чуть выкатились.
– Вы говорите, у него шрам? Где?
Джин закатала левый рукав:
– Вот отсюда и до сих пор. Он выстрелил, когда этот человек бросился на него вторично.
– Гм-м...
Не сводя глаз с руки девушки, он повторил это глубокомысленное замечание. Оба умолкли. Наконец Джин в упор спросила:
– Вы хотели бы, чтобы вас выдали, лорд Саксенден?
Он сделал нетерпеливый жест:
– Это дело официальное, юная леди.
Джин
– Значит, правда, что ни в каком случае ни на кого нельзя повлиять?
Пэр рассмеялся.
– Приходите позавтракать со мной в ресторан "Пьемонт" послезавтра, нет, через два дня, и я сообщу вам, удалось ли мне что-нибудь сделать.
Джин умела останавливаться вовремя: на приходских собраниях она никогда не говорила дольше, чем нужно. Она протянула лорду руку:
– Я вам так признательна. В час тридцать?
Лорд Саксенден растерянно кивнул. В этой девушке была прямота, которая импонировала тому, чье существование протекало среди государственных деятелей, блистающих ее отсутствием.
– До свидания!
– сказала Джин.
– До свидания, мисс Тесбери. Желаю счастья.
– Благодарю. Это будет зависеть от вас. Не так ли?
И, прежде чем Пэр успел ответить, она уже была за дверью. Джин шла обратно, не испытывая ни малейшего смятения, мысль ее работала четко и ясно: она не привыкла полагаться на других, когда нужно устраивать собственные дела. Сегодня же вечером она должна повидать Хьюберта. Вернувшись домой, девушка прошла к телефону и вызвала "Кофейню".
– Ты, Хьюберт? Говорит Джин.
– Слушаю, дорогая.
– Приходи сюда после обеда. Нужно повидаться.
– К девяти?
– Да. Привет. Все.
И Джин повесила трубку.
Пора было идти переодеваться, но девушка немного помедлила, словно подтверждая свое сходство с тигрицей. Она и в самом деле казалась воплощением юности, крадущейся навстречу своему будущему. Гибкая, упорная, цепкая, она чувствовала себя как дома в изысканно стильной гостиной Флер и оставалась не менее чуждой ее атмосфере, чем настоящая тигрица.
Всякий обед, на котором одни сотрапезники чем-то серьезно встревожены, а другие об этом знают, вызывает у присутствующих желание свести разговор к самым общим темам. О Ферзе никто не вспомнил, и Эдриен ушел сразу же после кофе. Динни проводила его до дверей:
– Спокойной ночи, дядя, милый. Я буду спать буквально на чемодане. Такси здесь можно достать немедленно. Обещайте мне, что не будете беспокоиться.
Эдриен улыбнулся, но вид у него был измученный. Джин перехватила Динни на пороге и выложила ей новости о Хьюберте. Первое, что почувствовала его сестра, было полное отчаяние; затем оно сразу же сменилось пылким негодованием.
– Какое беспредельное хамство!
– Да!
– подтвердила Джин.
– Хьюберт будет с минуты на минуту. Нам надо поговорить наедине.
– Тогда ступайте в кабинет. Я предупрежу Майкла. Ему следовало бы сделать запрос в палате. Только там сейчас каникулы, и вообще она заседает тогда, когда не надо.
Джин встретила Хьюберта в холле. Когда он поднялся вместе с ней в кабинет, вдоль стен которого в тисненых переплетах размещалась мудрость трех последних поколений, она усадила жениха в самое покойное кресло Майкла, прыгнула к нему на колени и провела несколько минут, обвив его шею руками и почти не отрываясь от его губ.
– Хватит, - сказала она, поднимаясь и раскуривая две сигареты - ему и себе.
– Из этой затеи с твоей выдачей, Хьюберт, ничего не выйдет.
– Но предположим, что выйдет...
– Не выйдет. А если выйдет, тем больше у нас оснований немедленно пожениться.
– Девочка моя милая, я не могу это сделать.
– Должен. Или ты думаешь, что тебя выдадут, - это, разумеется, абсурд, - а я останусь? Нет, я поеду с тобой тем же пароходом - как жена или не жена, неважно.
Хьюберт поднял на нее глаза:
– Ты - чудо! Но...
– Знаю, знаю: твой отец, твое рыцарство, твое желание сделать меня несчастной ради моей же пользы и так далее! Я видела твоего дядю Хилери. Он готов нас обвенчать. А ведь он священник и человек с опытом. Теперь слушай. Я расскажу ему о новом повороте дела, и если он все-таки согласится, мы венчаемся. Завтра утром идем к нему.
– Но...
– Опять "но"? Ему-то уж ты можешь доверять. Он, по-моему, настоящий человек.
– Да, - подтвердил Хьюберт.
– Второго такого нет.
– Вот и прекрасно. Значит, договорились. Теперь опять можно целоваться.
Джин снова уселась к жениху на колени, и, если бы не ее острый слух, их и застали бы в таком положении. Однако, когда Динни открыла дверь. Джин уже разглядывала висевшую на стене "Белую обезьяну", а Хьюберт вытаскивал портсигар.
– Замечательная обезьяна!
– воскликнула Джин.
– Динни, мы венчаемся, несмотря на эту новую ерунду, если только ваш дядя Хилери не раздумает. Пойдешь к нему утром с нами?
Динни посмотрела на Хьюберта. Тот встал.
– Она безнадежна, - объявил он.
– Я ничего не могу с ней поделать.
– И без нее - тоже. Ты только вообрази, Динни! Он думал, что я не поеду с ним, если случится самое худшее и его выдадут. Честное слово, мужчины ужасно похожи на детей.
– Я очень рада.
– Все зависит от дяди Хилери, - сказал Хьюберт.
– Ты понимаешь это, Джин?
– Да. Он опытней нас в жизни. Как скажет, так и сделаем. Динни, отвернись. Я поцелую Хьюберта на прощанье, - ему пора.