Конец главы
Шрифт:
Динни забурлила. Первый пузырек поднялся на поверхность.
– Как! Что он наделал, тетя Мэй?
Миссис Хилери улыбнулась:
– Покуда ничего, но я не ручаюсь за Хилери, если судья окажется недостаточно сговорчивым. Одну из наших прихожанок обвиняют в том, что она приставала к мужчинам.
– Не к дяде же Хилери!
– Нет, дорогая, думаю, что не к нему. Твой дядя просто должен отстоять ее репутацию.
– А ее можно отстоять, тетя Мэй?
– В том-то весь вопрос. Хилери утверждает, что можно, но я не очень уверена.
– Мужчины всегда слишком доверчивы. Кстати, мне никогда не приходилось бывать в полицейском суде. Я не прочь сходить туда за дядей Хилери.
– Вот и прекрасно. Мне как раз самой нужно в ту же сторону.
Через пять минут они уже шли по улочкам, еще более поразившим Динни, которой до сих пор была знакома лишь живописная бедность деревень.
– Я раньше не представляла себе, - внезапно сказала она, - что Лондон - это словно кошмарный сон...
– От которого не избавишься, встав с постели. Почему бы, при нашей безработице, не создать национальный комитет по перестройке трущоб? Затраты оправдались бы меньше чем за двадцать лет. Политики проявляют чудеса энергии и принципиальности, пока они не в правительстве. Стоит им войти в него, как они становятся просто придатком машины.
– Они ведь не женщины, милая тетя.
– Ты потешаешься надо мной, Динни?
– Что вы! Нет. Женщины не знают той боязни трудностей, которая присуща мужчинам. У женщины трудности - всегда осязаемые, материальные, у мужчины - теоретические, отвлеченные. Мужчины вечно твердят: "Ничего не выйдет!" Женщины - никогда. Они сперва берутся за дело, а уж потом решают, выйдет или не выйдет.
Миссис Хилери немного помолчала.
– Мне кажется, женщины больше живут настоящей минутой. Взгляд у них острее, а чувства ответственности меньше.
– Ни за что бы не согласилась быть мужчиной.
– Это утешительно, дорогая. Но в целом им все-таки легче живется, даже сейчас.
– Это они так думают. Я в этом сомневаюсь. По-моему, мужчины ужасно похожи на страусов. Они лучше, чем мы, умеют не видеть того, что не хотят видеть, но я не считаю это преимуществом.
– Может быть, и сочла бы, Динни, поживи ты в Лугах.
– Я в Лугах и дня бы не протянула, милая тетя.
Миссис Хилери внимательно посмотрела на свою племянницу по мужу. Девушка слишком хрупка, это верно. Того и гляди переломится. А все же Б ней чувствуется порода и дух господствует над плотью. Такие часто оказываются стойкими, и любые удары жизни от них отлетают.
– Не уверена в этом, Динни, - порода у вас крепкая. Будь это не так, твоего дяди давно бы уж не было в живых. Ну, вот и полицейский суд. К сожалению, я не могу зайти - тороплюсь. Но там с тобой все будут любезны. Это очень человечное, хотя и несколько неделикатное учреждение. Не прислоняйся также к тем, кто сидит рядом.
Брови Динни приподнялись:
– Вши, тетя Мэй?
– Боюсь уверять тебя в противном. Если сможешь, возвращайся к чаю.
И миссис Хилери ушла.
Аукцион и биржа человеческой неделикатности был битком набит: у публики безошибочное чутье на все драматическое, и дело, по которому Хилери выступал в качестве свидетеля, не могло не привлечь ее, так как касалось вопроса о полномочиях полиции. Допрашивали уже второго свидетеля, когда Динни заняла последние еще свободные пятнадцать квадратных дюймов прохода. Соседи справа напомнили ей детскую песенку: "Пекарь, мясник и ламповщик". Слева от нее стоял высокий полисмен. В толпе, заполнявшей зал, было много женщин. В спертом воздухе пахло заношенной одеждой. Динни посмотрела на судью, тощего, словно вымоченного в уксусе, и удивилась, почему он не распорядится поставить себе на стол курильницу с чем-нибудь ароматическим. Потом перевела взгляд на скамью подсудимых. У скамьи стояла опрятно одетая девушка ее роста и примерно того же возраста. Довольно красивое лицо, только рот, пожалуй, слишком чувственный, - не очень выгодное обстоятельство в ее положении. Динни нашла, что волосы у обвиняемой скорее светлые. Девушка стояла неподвижно. На щеках - багровые пятна, в глазах - испуг и растерянность. Выяснилось, что зовут ее Миллисент Пол. Как услышала Динни, констебль обвинял девушку в том, что та приставала к мужчинам на Юстен-род, хотя никто из пострадавших в суд не
Не хотел ли свидетель сказать "кого-то"?
"Что-то" или "кого-то" - откуда ему знать. Нет, в землю она не смотрела, нет, не наклонялась; мимо него, во всяком случае, прошла и даже не оглянулась. Заговорил ли он с ней? Вот еще не хватало! Что он там делал? Да ничего - просто запер лавку и стоял, дышал воздухом. Видел он, чтобы она с кем-нибудь заговаривала? Нет, не видел. Он вообще простоял там недолго.
– Преподобный Хилери Черруэл.
Динни увидела, как с одной из скамей поднялся дядя и вошел под балдахин свидетельской ложи. Вид у него был энергичный, он мало напоминал священника, и Динни с удовольствием остановила взгляд на его длинном решительном лице, морщинистом и слегка насмешливом.
– Ваше имя Хилери Черруэл?
– Черрел, с вашего позволения.
– Понятно. Вы викарий церкви святого Августина в Лугах?
Хилери поклонился.
– Давно?
– Тринадцать лет.
– Вы знаете обвиняемую?
– С детства.
– Мистер Черрел, изложите, пожалуйста, все, что вам о ней известно.
Динни увидела, как дядя решительно повернулся лицом к судье.
– Ее родители, сэр, были люди, которых я всячески уважал. Они хорошо воспитали своих детей. Отец ее был сапожник - бедняк, конечно; в моем приходе все бедняки. Могу также сообщить, что он умер от нищеты пять лет тому назад, мать - шесть. Обе их дочери жили с тех пор под моим наблюдением - более или менее. Они служат у Петтера и Поплина. Дурных отзывов о Миллисент я у себя в приходе не слышал. Насколько мне известно, она хорошая, честная девушка.
– Полагаю, мистер Черрел, у вас было не так уж много случаев судить об этом?
– Видите ли, я посещаю дом, где она живет с сестрой. Если бы вы его видели, сэр, вы бы согласились, что лишь человек, обладающий достаточной долей самоуважения, способен достойно вести себя в таких условиях.
– Она ваша прихожанка?
Улыбка мелькнула на губах Хилери и отразилась на лице судьи.
– Едва ли, сэр. В наше время молодежь чересчур дорожит своими воскресными днями. Но Миллисент - одна из тех, кто проводит праздники в нашем доме отдыха в Доркинге. Там всегда бывают очень порядочные девушки. Жена моего племянника миссис Майкл Монт, которая заведует домом, дала о ней прекрасный отзыв. Не разрешите ли мне огласить его?
"Дорогой дядя Хилери,
Вы спрашивали о Миллисент Пол. Она гостила у нас три раза, и сестрахозяйка утверждает, что она славная девушка и совсем не легкомысленная. У меня создалось такое же впечатление".
– Итак, мистер Черрел, по вашему мнению, в данном случае была допущена ошибка?
– Да, сэр, я в этом убежден.
Девушка у скамьи подсудимых поднесла к глазам платок. И Динни с внезапным возмущением почувствовала, насколько унизительно положение девушки. Стоять вот так перед всеми этими людьми, даже если она совершила то, в чем ее обвиняют! Почему она не вправе предложить мужчине составить ей компанию? Ведь его же никто не заставляет соглашаться.
Высокий полисмен зашевелился, искоса взглянул на Динни, словно почуяв не слишком ортодоксальный образ мыслей, и откашлялся.
– Благодарю вас, мистер Черрел.
Хилери вышел из свидетельской ложи, заметил племянницу и помахал ей рукой. Динни поняла, что слушание дела закончено и судья сейчас вынесет приговор. Он сидел молча, сложив вместе кончики пальцев обеих рук и пристально глядя на девушку, которая перестала утирать слезы и в свою очередь уставилась на него. Динни затаила дыхание. Еще минута - и на чашу весов ляжет человеческая жизнь! Высокий полисмен переступил с ноги на ногу. Кому он сочувствует - сослуживцу или девушке? Всякое перешептывание в зале прекратилось. Слышался только скрип пера. Судья разжал кончики пальцев и заговорил: